ФИЛОЛОГ

Через пару дней полегчало, тело уже не казалось неподъёмным, тяжёлым, болезнь не вдавливала его в постель. ЗдОрово быть здоровым, но и выздоравливающим неплохо, во всяком случае, этот процесс приятно откладывается в памяти, а жизнь есть ни что иное, как память, то есть, пометки о былом. Собственная программа запоминает всё, каждый миг и любое душевное движение, поэтому памяти, как таковой, там нет, ибо пометки подразумевают выборочность. Лишившись дополнительной памяти, Верис обрёл память истинную.

О таком думалось только когда Анита была рядом, а когда она уходила по делам, думалось, как она одна справляется, и не случится ли с ней чего дурного. Ну как опять прискачут попрыгунчики и примутся пускать стрелы с тяжёлыми вольфрамовыми и молибденовыми наконечниками?… Кто их остановит, устроит облом и обратит в бегство? Кто убережёт Аниту и других жителей посёлка? Особенно Аниту Хозяйка, к которой Вериса решением глуховатого деда определили не то в рабы, не то в работники, почему-то стала дорога несостоявшемуся рабу.

Дорогой — родственно слову «дорога». Дорогой человек — тот, с кем хотелось бы пройти дорогу длиной в жизнь. Именно поэтому для бессмертных нет дорогих людей, как нет и дорог. Есть лишь окружающие и протяжённость.

Вот только как это всё растолковать Аните, никогда не изучавшей филологию?

Впервые Верис прочувствовал значение слова «косноязычный» — словно в подвижном прежде языке образовалась кость и не позволяет выговаривать самые простые слова, обращая речь в жалкий лепет. Анита слушала со странной улыбкой и гладила Вериса по здоровому плечу.

— Эх, ты, дурачок! Чего тебя на объяснения прорвало? Мы же с тобой с первого дня как муж с женой живём.

— Я не хочу «как», я хочу по правде.

Так оно и получилось. Боль отступила перед правдой, и напрасно Анита беспокоилась: «Осторожно, рану разбередишь!» — Верис беспокоился о другом — как сказать о любви, чтобы не аукнулась в душе ложная этимология: любовь, это когда можно быть с любой

И любовь не подвела, Верис быстро пошёл на поправку. Уже на следующий день он ковылял по дому, пытаясь справить хоть что-то свободной рукой, а через пару недель рана напоминала о себе только если приходилось поднимать что-то тяжёлое или совершать резкие движения.

С Анитой установилась у него незримая связь, не такая изысканно-подробная, как с матерью или Линдой, но куда более прочная и постоянная. Не применяя специальных методик, Верис не мог бы считывать мысли своей подруги, но зато всегда знал, где она находится, в каком настроении пребывает, как себя чувствует.

Должно быть, такое состояние называется сочувствием.

Поэтому изменения, происходившие с Анитой, он заметил едва ли не раньше её самой. Заметить-то заметил, а вот понять не мог, потому что в мужском языке таких понятий не существует до той поры, пока женщина не скажет, что их уже не двое, а трое.

Впервые сведения, полученные от программы, подвели Вериса. Уж он-то чётко знал: дети бывают клонированные и естественные. Первые получаются выращиванием в инкубаторе материнской клетки. Во втором случае, зародышевая клетка образуется слиянием материнской и отцовской клеток и лишь потом выращивается в инкубаторе. Было очень несложно вызвать картинку и посмотреть, как это происходит фактически, но Верис почему-то не делал этого. Тайна рождения должна оставаться тайной. Куда привлекательней казалось представлять, как двое — будущий папа и будущая мама — с очень серьёзными лицами несут к инкубатору светящийся шарик стасис-поля, в котором покоится их, покуда не рождённый ребёнок.

Умом Верис понимал, что инкубатор требуется точно такой же, в каком он, Верис, бывало, выращивал живые игрушки, всяких зверьков и монстриков, но в фантазиях представлялось нечто значительное, лишённое конкретных очертаний.

А тут будущий ребёнок объявляется сам по себе, без анализа генетического набора, так что даже невозможно сказать заранее, мальчик получится или девочка, не говоря уже о цвете глаз или чертах характера. Маленькая живая тайна, которая умеет обойтись без стасис-поля, а вместо инкубатора у неё — мама.

В посёлке к предстоящему событию отнеслись равнодушно, как к чему-то само собой разумеющемуся.

Слово «равнодушно» имеет отношение к душе, то есть, к чувству, слово «разуметься» относится к разуму. То есть, и чувство и разум соседей остались спокойны, словно в жизни не переменилось ничегошеньки. Понять такое было невозможно, Верис принял это, как данность странного мира Земли.

Когда Верис попытался объяснить своё удивление Аните, а заодно рассказать, как рождаются дети во всём цивилизованном мире, Анита тоже осталась спокойной. Она провела ладонями по огрузневшей фигуре и ровно произнесла:

— Но ведь я лучше железного инкубатора.

И с этим нельзя было не согласиться.

* * *

Верька, ну прости ты дуру неумную! Я же не знала, честное слово, мне в башку мою дурацкую войти не могло, что такое возможно. Теперь смотрю на себя — волосы готова рвать. А ничего уже не поделаешь. Но ведь я действительно не знала