Филолог

— Я не хочу, чтобы ты умирала. И наш сын — тоже. Я хочу, чтобы вы были всегда.

— Глупенький!.. — Анита расслабленно ткнулась лицом ему в грудь. — Обещаю, что не умру и буду жить до самой смерти.

Они рассмеялись, снимая напряжение, так что стало возможно говорить о чём-то ином, но Анита через полминуты вернулась к поразившей её теме

Тема, это когда говорят с тем и о том, что волнует и кажется важным.

— У вас там, за зеркалом, что же, получается, одни бессмертные живут?

— Кроме меня — все бессмертные, — нехотя ответил Верис.

— Ты поэтому оттуда ушёл?

Верис задумался.

А, собственно, почему он ушёл оттуда? Там у него было всё, кроме бессмертия, но бессмертия нет и здесь. Кроме того, на Ржавых болотах над ним непрерывно висит угроза прежде времени расстаться со своей короткой жизнью. Под защитой системы можно есть, пить, развлекаться, не думая, откуда всё берётся, а на делянках и огородишках, разбитых на буграх, что кучатся среди болот, приходится ломать спину и портить руки, чтобы вырастить, стомаха ради, скудный урожай капусты и турнепса. Надо отстаивать свой срок на засеках, карауля недобрых соседей, ухаживать за общинным стадом: козами и свиньями, умеющими находить пропитание на болотах. Ни одного преимущества нет у жизни на Земле, но почему-то покидать Землю не хочется. Хотя, можно было бы уйти, забрав Аниту и Даля, снабдить их неуязвимостью, а самому остаться невидимым, чтобы ни мама, ни Линда не смогли его обнаружить. Линда со своей ненужной страстью, а мама — потому что век бы её не видать. Весь отпущенный век, неважно, сто лет или всего семь десятков.

Хотя — то есть, желая. Уйти можно только хотя, а Верис не хотел, чтобы Даль когда-нибудь стал таким же, как Линдины приятели. Макс, Микс, Леля, Лёля К Далю Линда подобрала бы какого-нибудь Дуля. И очень гордилась бы, что в её свите есть смертный. «Он скоро умрёт, представляете? Не обижайте бедняжку, ведь мы будем всегда, а его не будет»

Так вот, не будет таких шепотков и такой жалости! Довелось родиться смертным — живи сам по себе, а не в свите сумасбродной вечной девицы.

— Как случилось, что ты уродился простым человеком? — спросила Анита.

— Мама захотела, чтобы я когда-нибудь умер, и сделала меня смертным.

— Зачем?! — на одном выдохе ужас, удивление и боль за любимого человека.

— Понимаешь, они там бессмертны, неуязвимы и почти всемогущи. У них безо всяких хлопот есть всё, кроме смерти, поэтому им смертельно скучно. Их уже ничто не радует и не развлекает. И вот моя мама решила поиграть в смерть и сделала меня. Когда мы рядом, она может читать мои мысли, чувствовать, что чувствую я почти что быть мною. Это для того, чтобы испытать чувство смерти, когда я буду умирать. Мы умрём вместе, только я на самом деле, а она — понарошку. Для этого я ей и нужен.

Анита давно уже сидела на постели, зажав рот двумя руками, словно боялась закричать. Наконец, проговорила сдавленно:

— Это не мать, это чудовище. Таких душить надо. Убивать как крыс.

— Как её убьёшь? — усмехнулся Верис. — Она меня может, я её — нет.

— Всё равно, я бы её своими руками прикончила, и не за то, что она тебя а за то, что она так! Не знаю даже, как это назвать. Гадина она и даже хуже!

— Ужа Уже и даже хуже, — срифмовал Верис. — Успокойся, и не надо о ней. Сюда она никогда не доберётся, так и пусть её

Когда человек говорит «пусть», — он собирается пустить не к себе, а от себя. Анита не знала этих тонкостей, но сказанное поняла и постепенно успокоилась. Больше они не говорили о вечности, смерти и Верисовой маме. Но оба помнили об этих вещах.

Вещь, то, о чём можно говорить, вещать. А если молчать, то и вещи не будет, она исчезает, по меньшей мере, из нашей жизни. Однако, во время похода за книгами, письмо Линды напомнило, что мама никуда не делась, что она по-прежнему делает вещи, впрямую касающиеся Вериса.

Анита поначалу не заметила ничего, радовалась, что муж вернулся из похода в зазеркальный мир, разбирала книги, большинство которых оказалось напрочь непонятными.

— Что такое фельдегермейстер? — Анита с трудом выговорила незнакомое слово.

В иное время Верис не преминул бы высказать пару остроумных гипотез, что могла бы означать подобная языколомная конструкция, но сейчас ответил коротко:

— Я тоже не знаю.

Анита отложила книгу, сразу потерявшую для неё интерес, подошла к Верису, положила ладони ему на плечи, заглянула в глаза:

— Что случилось?

И Верис рассказал.

Больше всего он боялся, что Анита скажет: «Ну и что? Тебя это не касается, ты ушёл оттуда — и ладно; никакая Гэлла Гольц тебя не сможет найти», — но Анита сразу согласилась ему помочь, хотя именно на её долю приходилось самое трудное.

Даля оставили у соседки, которая обещала позаботиться о мальце наравне со своими спиногрызами, — и пошли. По дороге Верис подробно объяснял Аните, что и как ей надо делать. Анита шла молча, лицо у неё было такое же, как в ту минуту, когда она, с вилами в руках, стояла у засеки.

Взявшись за руки, они прошли телепорт и очутились всё на той же прекрасно восстановленной станции. Увидав Стана, привычно сидевшего за своим столом, Анита вздрогнула.