Философ живущий у хлебного рынка

Скажут тебе, что сии изображения не естественны и дерзновенны, и сие будет первая ложь, которую употребят к приведению тебя в заблуждение; оное же будет неограниченно, коль скоро успеет тобою овладеть. Ты найдешь ласкателей, кои для собственных выгод своих не устыдятся обременять тебя нелепыми хвалами. Ты когда сделаешь то же самое, что и сын твоего раба делает ничем тебя не хуже, они скажут, что ты сотворил чрезвычайное дело: если ты поработишь себя игу страстей своих, они скажут: ты хорошо делает. Если ты будет проливать кровь твоих подданных так как воду, они скажут: ты хорошо делаешь. Если ты усугубишь бремя твоих налогов если самый воздух отдашь на откуп, они с  восхищением скажут, ты хорошо делаешь; если ты при всем своем могуществе будет мстить жестокосердым образом, они еще воскликнут; ты хорошо делаешь. Ах! не толи же самое они говорили, когда Александр упившись вином поразил кинжалом грудь своего друга!

Сочинитель и Государственный Казначей (Неккер) умевший по несравненному искусству занять для государства восемьсот миллионов и оставивший на время управление доходами, сказал пред целой Европою в данном своем отчете, что сумма ежегодных награждений, большою частью похищенных, выпрошенных и раздаваемых не по заслугам, превосходила число двадцати восьми миллионов; между тем как на содержание Академий, Кабинета натуральной истории и коновальных училищ, равно как и на расходы употребляемые при рудниках и земледелии не исходило четырех сот двадцати шести тысяч. Потребно только иметь прозорливость, чтоб таковые же учинить примечания. Хотя же сей отчет и неверен, поскольку он закрывает и преходит молчанием о множестве глубоких и потаенных ран, совсем тем однако же довольно много примечается в нем разума и патриотических расположений, чтоб возбудить тебя к обращению взоров твоих на сию картину, которая еще более объяснится и будет уважаема, когда история различные части ее озарит своим светом, Самые отважные умы представляют Государям истину с единой токмо стороны, другую же предоставляется открывать им самим.

Стихотворцы и Академические похволовещатели овладеют тобою, сущим еще в колыбеле, и не оставят тебя до самой твоей кончины; они назовут тебя богом или по крайней мере полубогом и задушат тебя продажным своим фимиамом; но после явится история с бессмертным и неизгладимым пером своим не забывай сего!

История! желает ли ты ее не страшиться, или паче любить ее? хочешь ли ты созерцать строгое и величественное чело ее? буди человек, будучи Государемъ; стремись приобрести прежде всего название человека. Учись с нами наслаждаться человечеством и его удовольствиями, правдою, любовью, паче же дружеством, все в свете превосходящим; выходи иногда из златой своей темницы, если рабы твои учинить сие тебе дозволят; преступи за порог к коему они тебя пригвождают и приди вкушать некоторые из наших увеселений; но дерзнешь ли ты разрушить ограду, которою собственная стража твоя окружила стези твои? ... Плачь!

Если со временем смелость моя тебе не понравится, то помни, что тогда уже меня не будет. Но я люблю тебя ради блага, которого человеческий род от тебя ожидает, ради зла, от коего ты можешь предохранить его, ради великого могущества кое ты можешь употреблять в пользу страждущего человечества; ибо произведение важных и великих перемен, предоставлено одним только таковым, как ты самовластным Царям.

Не думая, что бы провидение, пекущееся о образовании даже самой мошки во всех ее частицах, оставило благосостояние государств на произвол случая, несомненно я уверен, что око его, и тебя надзирает. Молю его, да учинит оно тебя правосудным... но какое слово произнесли уста мои! так... правосудным.

Ты не должен быть милосердным, но... правосуден. Ты должен уметь наказывать, дабы не быть виновником неустройств и бесчиния. Так, плачь порфирородный младенец, плачь: должно, чтоб ты наказывал.

Я же под ветхою своею кровлею благодарю высочайшее существо избавившее меня от такого бремени, которое оно на тебя возложило; мне остается побеждать единую токмо скудость, а тебе предписано сражаться с лестью, ложью, высокомерием и собственным твоим величием! я обязываюсь давать тебе подать, а ты обязывается соблюдать мое спокойствие.

Дабы возвышение твое не было пагубно как для самого тебя так и для других, того ради помышляй каждый раз, когда имя свое будет подписывать (и сколько бумаг заставят тебя рассматривать!) помышляй, говорю, о той необходимости, которая требует, чтоб каждое дышащее создание было питаемо; ибо таков есть закон первоначальный, закон предшествовавший всем человеческим поставлениям. Если же нищета пребудет долею большей части твоего народа, то венец твой посрамится и бесславное имя твоё погибнет - в памяти друга смертных.