Философ

Я не смог заставить себя войти в дом и потому опустил пакеты на тротуар и стоял, пытаясь как-то расположить в голове мысль о том, что вот это, такое непритязательное, такое викторианское, такое причудливое, было – будет – может стать – моим.

Мой дом.

Неудобная фраза, точно костюм на три размера больший, чем требуется. Я попробовал произнести ее вслух.

– Мой дом.

Ну да, конечно, Эрик разозлится, еще бы. Однако…

Это был ее выбор. То, что она сделала, она сделала по собственной воле. И ради нее я просто обязан преодолеть себя. Если я откажусь от такой попытки, то проявлю крайнее к ней неуважение.

– Мой дом.

И вообще, почему я должен чувствовать себя виноватым? Я знал почему: потому что именно на такой исход и рассчитывал. Едва с ума не сошел, предвкушая его. В оригинальном их воплощении мои фантазии подразумевали, что я причиню ей какой-то вред, а это, естественно, порождало чувство вины. Но я же никакого вреда ей не причинил. Различие между бездействием и действием – колоссально. Я обвинял себя, а это было нелогично. Альма выступала прежде всего за неустанные поиски истины, истина же в том, что нельзя вменять человеку в вину то дурное, что он увидел во сне. А то, что она сделала, она сделала по собственной воле.

– Мой дом.

Уже лучше. Легче. Хотя до совершенства пока далеко, и потому я повторял эти слова снова и снова, то сминая их, то разглаживая, приукрашивая разными интонациями, разговаривая с самим собой, стоящим на тротуаре.

– У моего дома гонтовая крыша.

– У моего дома щипцы.

– Мой дом, он весь белый.

– Моему дому уже сто лет.