Философия достоинства, свободы и прав человека

Другой видный политический деятель того времени Жак Бриссо (1754 — 1793) восклицал: «Какие солдаты деспотизма могут долго устоять против солдат свободы?». Знаменитый трибун революции Жорж Дантон (1759–1794) заявлял: «В течение трех лет я делаю все, что считаю своим долгом делать для свободы, я стоял всегда в рядах ее самых отважных защитников».

Одна из самых зловещих фигур той эпохи Жан Марат (1743–1793) призывал: «Познайте же цену Свободы, познайте же цену мгновения».

Автор знаменитой фразы «Мир хижинам, война дворцам», депутат парламента республики Пьер Камбон (1756 — 1820) через два дня после казни короля утверждал: «Мы наконец-то приплыли на остров Свободы, и мы сожгли корабль, доставивший нас туда».

Однако святой для многих французов девиз «Свобода — Равенство — Братство» не стал, как известно, препятствием на пути кровавых бесчинств якобинской диктатуры — этого побочного и уродливого детища Великой французской революции, которая в первую очередь принесла на алтарь свободы своих самых неистовых вершителей, а тем самым и наиболее выдающихся вождей — жрецов и одновременно жертв порождённых ими движений за свободу. Печальна истина, которая сегодня известна всем: каждая революция, подобно Сатурну, пожирает собственных детей.

Как свидетельствует история, свобода без соблюдения определенных условий нередко превращается в собственную противоположность и становится индульгенцией на массовое убийство. Некоторые лидеры Великой французской революции, призывавшие во имя свободы нещадно предавать смерти своих политических оппонентов, вскоре в полном соответствии с логикой кровавой вакханалии неминуемо оказывались в числе её очередных жертв. Так, одна из самых знаменитых женщин той эпохи, предводительница жирондистов Манон-Жанна Ролан (1754–1793), в одном из своих писем утверждала: «Нам необходимо прийти к этой свободе, хотя бы через море крови». А позднее уже сама, поднимаясь на эшафот, горестно восклицала: «О Свобода, сколько же преступлений творится и скольких свобод нас лишают во имя твоё!».

Чтобы исполнить своё глубоко гуманистическое предназначение, свобода должна сопровождаться и обеспечиваться особой системой поддержки и защиты. Эту систему мы называем инфраструктурой свободы. В качестве таковой международная конституционная теория и практика выдвинули на историческую авансцену правовую культуру народа, гражданское общество и правовое государство.

Без этих институтов свобода — лишь пышное и громогласное политическое суесловие, пустая декларация партийных краснобаев, обязательный и безжизненный атрибут разнообразных предвыборных программ. Свобода при таком обильном и безответственном словоблудии блекнет и меркнет, превращаясь в бесцветное и бесстрастное, затасканное и заезженное политиками общее место. И как тут не вспомнить справедливое замечание одного государственного деятеля о том, что общие места богословских споров вышли из моды, их заменили общие места в политике. Свобода, разумеется, не заслужила подобной участи.

Принцип разделения властей — важнейший принцип конституционного права, который вкупе с другими общепризнанными принципами и нормами международного права представляет собой основы конституционного строя правового государства. Как ни парадоксально, но этот принцип нашёл наибольшее воплощение в жизнь не в парламентской Великобритании — стране своего исконного происхождения, а в президентской Америке — стране эмигрантов и изгоев всего мира. И всё это благодаря мужеству, стойкости и приверженности свободе эмигрантов из Англии. Как заметил в уже упоминаемом выступлении в парламенте Канады Уинстон Черчилль, «мы бы не преодолели столь длинный и трудный путь через бесконечную вереницу веков, через глубокие океаны, через высокие горы, через бескрайние прерии, если бы были мягкотелыми и слабодушными». Таким образом, Черчилль — представитель исторической родины многих созидателей США — воздал должное мужеству, последовательности и непреклонному характеру своих бывших соотечественников.