В какой-то мере ответом П.Б. Струве и всем тем, кто сначала всеми силами раскачивал лодку государственного строя Российской империи, а впоследствии сам пал жертвой ужасных последствий своих же политических происков, интриг, сплетен, инсинуаций и государственной измены, стало следующее рассуждение из упомянутой книги И.П. Якобия: «Клеветники изъ л?ваго лагеря обычно обвиняли Императора Николая II въ жестокости; «Николай кровавый» — вотъ ходкое прозвище, которое господа эсъ-эры и кадеты давали Государю, когда они подготавливали судъ и расправу надъ Нимъ и старались, впосл?дствіи, отвлечь отъ себя справедливое народное негодованіе. Но, когда февральская революціонная заря см?нилась суровой большевицкой д?йствительностью, когда людямъ, совершившимъ, способствовавшимъ или допустившимъ великую изм?ну Царю, пришлось расплачиваться за нее собственною шкурою,
— тогда обвиненія въ жестокости внезапно см?нились обвиненіями Государя въ чрезм?рной мягкости, въ безволіи. — «Ахъ, почему Онъ отрекся! почему не повел?лъ перев?шать бунтовщиковъ! Если бы на м?ст? Николая II былъ въ это время такой Государь, какъ Николай I, никогда у насъ не произошло бы революціи». Такъ ропщутъ, такъ жалуются, такъ стонутъ бывшіе генералы, пом?щики, профессора, земцы, адвокаты, либералы, депутаты, сановники, обобранные большевиками и прозябающіе въ эмиграціи». Но далеко не всем бывшим рьяным критикам государственного строя императорской России в лице Николая II удалось благополучно добраться до эмиграции. О трагической участи одного из оных поведал в своих мемуарах В.Н. Коковцев вспоминая как неустанно и яростно обличал царское правительство один из депутатов Государственной думы III созыва Российской империи. В частности, автор воспоминаний, на то время министр финансов в правительстве П.А. Столыпина, писал: «Носителем кадетского вероучения во все шесть лет был мой бессмысленный оппонент Андрей Иванович Шингарев, в таких ужасных условиях погибший вместе с Кокошкиным от руки советских агентов-матросов, ворвавшихся к нему, больному, в Мариинскую больницу, куда он был переведен из Петропавловской крепости. Об ужасном конце его жизни я узнал в самом начале 1918 года в бытность мою в Кисловодске и невольно перенесся тогда мыслью ко всем его пламенным речам в пользу охранения народа от гнета и злоупотреблений власти, как и о том, как часто он отравлял мне мое существование обычными его приемами бороться cо своим противником своеобразными аргументами, далекими от существа предмета и рассчитанными на сочувствие толпы…». Да, действительно, бывший яркий защитник обделённого властью народа без всякого сочувствия к его состоянию тяжело больного человека был буквально растерзан представителями той самой дорвавшейся до власти толпы, на сочувствие которой он так уповал во время своих пламенных обличительных речей в царской Государственной думе. Этот, как и многие другие подобные примеры свидетельствуют лишь о том, как долго можно искренне мнить себя подлинным представителем народа, понимание подлинного нутра которого начинает приходить только в последний миг жизни, которую вмиг можно потерять от его натруженных, мозолистых рук.