Присутствие тематики сокровищ, особенно развитой, даже принципиальной в “Восхищении”, является не единичным случаем в произведениях Ильязда 1920-1930-х гг. В мемуарной повести “Письма Моргану Филипсу Прайсу” (1929), в которой Ильязд рассказывает о своей жизни в 1920–1921 гг. в туманном и двусмысленном Константинополе, имеются характерные фразы, дающие, пожалуй, один из возможных ключей к этой теме: “Воскресенье я проводил в окрестностях Большого базара. Константинополь создался и вырос своему торговому положению благодаря, и торговля в нем хранит тайны еще более удивительные, чем дворцы и мечети. Разница между <ним и> европейской торговлей, где все построено на витрине, на рекламе, на вывеске, < велика >. Здесь этот принцип применим только к домам терпимости, где женщины сидят прямо в витринах, а во всем остальном какая невзрачная внешность! Я начинал понимать это стремление скрыть сокровище, чтобы ценность была доступной только посвященным, умеющим понимать и спрашивать”[10]
. Итак, сказочный мотив сокровища, становящийся у Ильязда повторяющейся темой, связывается и с темой Востока. На уровне мотивации тема сокровища относится и к снегу. В “Письмах Моргану Филипсу Прайсу” необычный на константинопольских крышах и минаретах снег подробно описан и, как правило, соединен, в первую очередь, с кавказским снегом. В “Восхищении” белая скатерть снега, терпеливо ожидавшегося Ивлитой, сочетается с чистотой нетронутого сокровища. Как в “Письмах”, так и в “Восхищении” снег связывается с белокурой девушкой (в “Письмах” белокурая девушка Дениз, которая не только сама по себе оказывается сокровищем, но и знает разгадку тайных явлений, появляется сразу же после выпадения снега). Снег связывается и с мышлением, с исканием “ума ума” (Ивлита в “Восхищении” или сам Ильязд-рассказчик, который в “Письмах” называет снег “предметом <его> продолжительных наблюдений”), тем самым еще прочнее соединяясь с темой сокровища. Таким образом, возникает линия или, точнее, созвездие: сокровище – Восток – снег – белокурая девушка – “ум ума”. Но тема сокровища связывается и с художником, который, открывая тайное, создает красоту. И одновременно разрушает сокровище. В “Восхищении” Лука, искусство которого заключается в том, чтобы проявить подробности жизни умерших, и который ради своего искусства доносит на Лаврентия, представляет собой это двусмысленное качество, делающее из художника предателя. Но в “Восхищении” мотив художника играет второстепенную роль. Однако тематика хищения сокровища, в особенности художником, принципиальна для Ильязда и сопровождается размышлением о деятельности самого поэта. Примерно в 1930 г. он пишет в одной из записных книжек: “Книга не должна быть написанной, чтобы быть прочитанной. Прочитанная книга – это мертвая книга”. То есть сокровище, “рассыпающееся в пыль”.Впоследствии, став издателем, Ильязд охотно цитировал фразу им переизданного забытого поэта Адриана де Монлюка: “Лучшая судьба поэта – стать забытым”. Фразу, стоящую в явном противоречии с его деятельностью открывателя и воскресителя малоизвестных поэтов. Выпуская роскошные малотиражные издания и соединяя с неизвестными именами прошлого самых знаменитых деятелей современной живописи, как, например, Пикассо, он старается по мере возможности разрубить гордиев узел противоречий.
Как мы видели, тематика сокровища в “Восхищении” связана с понятием “ум ума”, но самое это понятие не раз появляется у Ильязда как общая категория, отнюдь не определенная, а намного превышающая простую “горную” мотивацию. В самом деле, в списке будущих сочинений, напечатанном еще в Тифлисе в 1920 г. в книге “згА Якабы”, впервые встречается некое произведение под названием “умумА”. И на первой странице “лидантЮ фАрам” (1923) Ильязд дает название “умумА” новому циклу из шести произведений, шести “слов”, по терминологии Ильязда, который, к сожалению, не был написан. В записных книжках писателя, однако, остаются следы этих проектов – несколько черновиков полузаумных стихов на горную тему. В заглавии одного из этих “слов” – “пасмЕртная барадА” – упоминается определение искусства, данное Ильяздом в его докладе “Илиазда”: “Искусство давно умерло. Мое бездарное творчество с потугами на что-то, собирающее несколько любопытных в этот зал, – это борода, растущая на лице трупа”[11]
. А в 1939 г., представляя свой новый сборник стихов “Афат”, Ильязд следующим образом толкует “Восхищение”: “Это определение поэзии как извечно бесплодной попытки”. Такое определение может относиться как к попыткам Лаврентия, так и к мечтам Ивлиты, к этому “уму ума”, который горцы видят за предметами. Будучи сама сокровищем, Ивлита, слышащая в голосе природы “ум ума”, становится эмблематическим образом поэзии.