Читаем Философия и психология фантастики полностью

Кроме того, изолируется воображаемый предмет не только от физико-химических взаимодействий с окружающими вещами, но и от отношений, имеющих для писателя и читателя моральную значимость, - например, экономических. Последствия этого могут быть самыми разнообразными, фантастика, как известно, является инструментом социального моделирования, она включает в себя множество утопий и антиутопий, но может быть еще важнее тот факт, что воображенный мир оказывается "миром свободы", той реальностью, куда приятно убежать от действительности - именно поэтому теоретик революции Герберт Маркузе придавал искусству значение как феномену, находящемуся в родстве с послереволюционным будущим. По мнению Маркузе, в эстетическом воображении объект представлен свободным от полезности, цели и вообще своей финальности и завершенности: "Этот опыт, освобождающий объект для его "свободного" бытия - работа свободной игры воображения" 167).

Итак, мышление, оперирующее категорией "фантастическое", обязано скрыто или явно предполагать границу-зазор, отделяющую построенный воображением фантастический мир от настоящей действительности либо фантастические элементы внутри воображаемого мира. При этом фантастические элементы, которые мыслятся изолированными, сами считаются мирами особого рода. Если мы позволяем себе употреблять слово "мир" во множественном числе, то критерий, отличающий "мир" от других множественных вещей, будет именно его изолированность, замкнутость на самом себе.

Все вышесказанное отнюдь не означает, что воображение всегда создает собственный мир "по мотивам" литературного приведения. Иногда фантазия читателя может быть возбуждена с помощью особого рода средств, содержащихся в литературном произведении. Но последнее может или не справиться с задачей возбуждения фантазии, или вообще не ставить перед собой. Типичными причинами сбоев в "миросоздательной" работе фантазии являются:

- наличие в тексте противоречий, не позволяющих вообразить мир данного произведения целостным;

- наличие в тексте знаков, не обладающих для данного читателя определенным наглядным значением;

- наличие в тесте стилистических украшений, переключающих внимание читателя с содержания на форму.

Многочисленные литературные эксперименты в романтизме, модернизме и постмодернизме часто порождают знаковую систему, не позволяющую воображению начать работу, и поэтому смысл этих литературных произведений остается не отделенным от его текстовой субстанции. Однако утверждать, что так происходит всегда - значит отрицать существование воображения. Впрочем, вполне можно понять, почему литературоведение склонно отождествлять тексты с порождаемыми последними виртуальными мирами: литературоведение есть наука о текстах, но здесь мы имеем дело не с филологическим, а с антропологическим и психологическим феноменом, новый мир создается не текстом, а имеющим дело с текстами человеком.

Именно поэтому можно согласиться с тем, что Цветан Тодоров говорит об антагонизме фантастики и поэзии. Под поэтичностью Тодоров понимает тяготение языковых знаков к самодостаточности и бессвязности. По словам Тодорова, "если, читая текст, мы отвлекаемся от всякой изобразительности и рассматриваем каждую фразу как чисто семантическую комбинацию, то фантастическое возникнуть не может. Как мы помним, для его возникновения требуется наличие реакции на события, происходящие в изображаемом мире"168). Разумеется, для того, чтобы человек мог реагировать на события, происходящие в изображаемом мире, для начала должен возникнуть сам изображаемый мир, а он может возникнуть только благодаря воображению. Бессвязность и поэтическая непрозрачность языковых знаков порождает те самые сбои в работе воображения, о которых мы говорили выше. Чрезмерное отсутствие наглядности в повествовании делает "поэтичность" несовместимой с фантастическим с точки зрения определения последнего. Если фантастика есть изображение события, отклоняющегося от реальности, то это значит, что в тексте должно вычитываться нечто, расшифровываемое как событие, хотя и не соответствующее реальности, но сопоставимое с ней. Однако чрезмерно "поэтический" текст представляется читателю не как изображение события, а как серия слов, влекущих за собой более или менее выразительных образы и ассоциации. Если нет события, то нечему отклоняться или соответствовать реальности.

Фантастика как альтернатива принципу дешифровки

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932
Повседневная жизнь сюрреалистов. 1917-1932

Сюрреалисты, поколение Великой войны, лелеяли безумную мечту «изменить жизнь» и преобразовать все вокруг. И пусть они не вполне достигли своей цели, их творчество и их опыт оказали огромное влияние на культуру XX века.Пьер Декс воссоздает героический период сюрреалистического движения: восторг первооткрывателей Рембо и Лотреамона, провокации дадаистов, исследование границ разумного.Подчеркивая роль женщин в жизни сюрреалистов и передавая всю сложность отношений представителей этого направления в искусстве с коммунистической партией, он выводит на поверхность скрытые причины и тайные мотивы конфликтов и кризисов, сотрясавших группу со времен ее основания в 1917 году и вплоть до 1932 года — года окончательного разрыва между двумя ее основателями, Андре Бретоном и Луи Арагоном.Пьер Декс, писатель, историк искусства и журналист, был другом Пикассо, Элюара и Тцары. Двадцать пять лет он сотрудничал с Арагоном, являясь главным редактором газеты «Летр франсез».

Пьер Декс

Искусство и Дизайн / Культурология / История / Прочее / Образование и наука
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности
The Irony Tower. Советские художники во времена гласности

История неофициального русского искусства последней четверти XX века, рассказанная очевидцем событий. Приехав с журналистским заданием на первый аукцион «Сотбис» в СССР в 1988 году, Эндрю Соломон, не зная ни русского языка, ни особенностей позднесоветской жизни, оказывается сначала в сквоте в Фурманном переулке, а затем в гуще художественной жизни двух столиц: нелегальные вернисажи в мастерских и на пустырях, запрещенные концерты групп «Среднерусская возвышенность» и «Кино», «поездки за город» Андрея Монастырского и первые выставки отечественных звезд арт-андеграунда на Западе, круг Ильи Кабакова и «Новые художники». Как добросовестный исследователь, Соломон пытается описать и объяснить зашифрованное для внешнего взгляда советское неофициальное искусство, попутно рассказывая увлекательную историю культурного взрыва эпохи перестройки и описывая людей, оказавшихся в его эпицентре.

Эндрю Соломон

Публицистика / Искусство и Дизайн / Прочее / Документальное