Философия и религия

В "Строматах" (VI 23) Климента Александрийского формула Парменид стоит в таком контексте — "Аристофан сказал, “мышление равнозначно действию”, а до него элеат Парменид — “одно и то же, мыслить и быть”" Действие здесь нужно понимать широко. "Энергия" не сводятся к движению. Первая "энергия", по Аристотелю — всевбирающая полнота божественного покоя. В "Эннеадах" (V 1 8) Плотин вспоминает Платона, у которого верховное Благо дарит "всему познаваемому" вместе с познаваемостью (мыслимостью) и бытие ("Государство" VI 509 b). Дальше у Плотина: "И Парменид держался такого мнения, поскольку сводил в одно бытие и ум и полагал бытие не в числе ощущаемых вещей… Он называет его (бытие) неподвижным, — хотя и ставя рядом с ним мысль, — изымая из него всякое телесное движение". Я привел это место, сохранив пунктуацию Генри и Швицера, которые получают тот смысл, что, хотя Парменид отождествил бытие с мыслью, однако он тем не менее отказывает бытию в движении. Неудобство такого прочтения в том, что о неподвижности бытия оказывается сказано дважды. У Дильса-Кранца (Парменид В 3) пунктуация позволяет читать и иначе: Парменид называет это (бытие-мысль) неподвижным, т.т. е.хотя присоединяет к бытию мысль, но устраняет из нее телесное движение, как и из бытия. Второе прочтение, конечно, не обязательно. Важнее знать, возможно ли, чтобы Плотин обращал внимание на "неподвижность" мысли у Парменида и присоединялся здесь к нему. Исключает ли он из чистой мысли "телесное" движение, т. е. ощущение, воображение, восприятие? Другие места говорят, что да. В "Эннеадах" (I 4, 10) Плотин касается того, что сегодня переводят как "сознание". Мысль — не сознание, говорит он; она раньше сознания и не нуждается в нем; сознание — только мешающий отсвет мысли. Если человек не чувствует, что здоров, он не перестает здравствовать; и если не знает, что красив, он тем не менее красив; так неужели, если он не будет ощущать, что он мудр, он лишится мудрости. Мудрость мудрого не гибнет, когда он находит нужным уснуть или когда упрекает себя за неследование ей. Когда человек растет, это не ощущается, потому что не человек сам себя растит, а в нем растет, его растит вегетативное начало в нем; то же ум, потому что не мы его себе вымыслили, а лишь позволяем ему, если нам хватает мудрости, действовать в нас. Из того, что ум и его душа способны и воспринимать (сознавать), еще не следует, что они перестают действовать с прекращением движения восприятия. "Действие ума должно иметь место до восприятия", говорит Плотин, повторяя уравнение Парменида. Осознание этого "действия" возможно. Душа может прийти в гладкое и зеркальное, тихое, безмолвствующее состояния (, исихия), в ней тогда появятся верные отображения (, иконы) дианойи и ума, и в безмолвной тишине, сама тоже покоясь, она ощутит "первым знанием", как действует мысль. Но для Плотина и это высшее состояние сознания не обязательно. Ум есть и действует без этих своих отблесков в душе. Больше того, они уменьшают его энергию. "Отражения грозят сделать сами энергии более слабыми". Энергии глубже проникают и дарят больше жизни и счастья, когда не разлиты, не размазаны по чувствованию (отражению, сознанию), а собраны в своей простоте.

Не сознание в смысле осознания, восприятия, принятия к сведению, а мысль (нус) равносильна бытию. Не моя мысль, а сама мысль. Мысль и бытие "действуют" без того, чтобы их воспринимали. Никакой странности здесь нет. Даже человеческий младенец мыслит и существует, когда сознания в смысле отражения, констатации, фиксации бытия у него нет.

О такой мысли, включающей бытие, вопрос, предпосылочна она или нет, бессмыслен. То, что само действует в человеке, когда он отдает себя божественному уму, не имеет ничего общего с концептуальным пространством, в котором ориентируется современное сознание, выбирая, из каких предпосылок ему вообразить, что оно "исходит". Сознание, как всегда, занято договорами с самим собой. Догмы платонизма вырастают не из концепций, а из стихии благочестия. Поза философствующего у Плотина — почтительное склонение перед энергией (полнотой) божественного ума.

Догматику принято ассоциировать с христианским вероучением. Так догмат о Боге, едином в трех лицах Отца, Сына, Святого Духа, непреложен, неизменен, не подлежит сомнению, требует благочестивого почитания. Но дух коленопреклоненного догматизма не был впервые внесен христианством, он еще раньше стал стихией эллинистической мысли. Христианству принадлежит только содержание христианской догматики.