Философия и социология гуманитарных наук

Ориентация лингвистики и философии языка на чужое иноязычное слово отнюдь не является случайностью или произволом со стороны лингвистики и философии. Нет, эта ориентация является выражением той огромной исторической роли, которую чужое слово сыграло в процессе созидания всех исторических культур. Эта роль принадлежала чужому слову во всех без исключения сферах идеологического творчества, от социально-политического строя до житейского этикета. Ведь именно чужое иноязычное слово приносило свет, культуру, религию, политическую организацию (шумеры – и вавилонские семиты; яфетиды – и эллины; Рим, христианство – и варварские народы; Византия, «варяги», южнославянские племена – и восточные славяне и т.п.). Эта грандиозная организующая роль чужого слова, приходившего с чужой силой и организацией или преднаходимого юным народом-завоевателем на занятой им почве старой и могучей культуры, как бы из-за могил поработившей идеологическое сознание народа-пришельца, привела к тому, что чужое слово в глубинах исторического сознания народов срослось с идеей власти, идеей силы, идеей святости, идеей истины и заставило мысль о слове преимущественно ориентироваться именно на чужое слово.

Однако философия языка и лингвистика и до настоящего времени вовсе не являются объективным осознанием огромной исторической роли иноязычного слова. Нет, лингвистика до сих пор порабощена им; она является как бы последней докатившейся до нас волной когда-то животворного потока чужой речи, последним пережитком его диктаторской и культуротворческой роли.

Поэтому-то лингвистика, будучи сама продуктом иноязычного слова, очень далека от правильного понимания роли иноязычного слова в истории языка и языкового сознания. Наоборот, индогерманистика выработала такие категории понимания истории языка, которые совершенно исключают правильную оценку роли чужого слова. Между тем роль эта, по-видимому, огромна.

Идея языкового скрещения как основного фактора эволюции языков со всей отчетливостью была выдвинута акад. Н.Я. Марром. Фактор языкового скрещения был признан им как основной для разрешения проблемы происхождения языка.

«Скрещение вообще, – говорит Н.Я. Марр, – как фактор возникновения различных языков, видов и даже типов, скрещение – источник формации новых видов, наблюдено и прослеживается во всех яфетических языках, и это одно из важнейших достижений яфетического языкознания <…> Дело в том, что звукового языка-примитива, одноплеменного языка не существует и, как увидим, не существовало, не могло существовать. Язык – создание общественности, возникшей на вызванном хозяйственно-экономическими потребностями взаимообщении племен, является отложением именно этой, всегда многоплеменной общественности»[232].

Здесь мы только намечаем значение чужого слова для проблемы изучения языка и его эволюции. Самые эти проблемы выходят за пределы нашей работы. Чужое слово нам важно как фактор, определивший философско-лингвистическое мышление о слове и все категории и подходы этого мышления. Мы постарались наметить здесь те особенности мышления о слове, которые отстоялись на протяжении веков и определяют собою современное лингвистическое мышление. Именно эти категории и нашли свое наиболее яркое и четкое выражение в учении абстрактного объективизма.

Остается подвести итоги нашему критическому анализу абстрактного объективизма. Проблема, поставленная нами, – проблема реальной данности языковых явлений как специфического и единого объекта изучения им разрешена неправильно. Язык как система нормативных тождественных форм является абстракцией, могущей быть теоретически и практически оправданной лишь с точки зрения расшифровки чужого мертвого языка и научения ему. Основой для понимания и объяснения языковых фактов в их жизни и становления эта система быть не может. Наоборот, она уводит нас прочь от живой, становящейся реальности языка и его социальных функций, хотя сторонники абстрактного объективизма и претендуют на социологическое значение их точки зрения. В теоретическую основу абстрактного объективизма легли предпосылки рационалистического и механистического мировоззрения, менее всего способные обосновать правильное понимание истории, а ведь язык – чисто исторический феномен.