Философия языка и семиотика безумия. Избранные работы

Платонов исследует различные возможности восстановления человеком утраченной целостности. <…> В <…> романе «Чевенгур» рассматривается путь этический – избавление от себя посредством соединения с другими людьми. <…> Понимание коммунизма его «апостолами» является по сути религиозным. Чевенгурский коммунизм продиктован желанием разорвать привычный круг земного существования, обрести бесконечность, устранить разорванность человеческого бытия, победить неизбежность смерти. Для этого должна быть побеждена отдельность существования человека, его оторванность от других.

Стремясь избавиться от своего одиночества и отъединенности, человек обращает свой взор на другого человека, но наталкивается на непреодолимое препятствие – пространственную отделенность людей друг от друга. <…>

Чевенгурская утопия знаменует собой порыв к преодолению фундаментальных основ человеческого существования. Пространственная отграниченность тел невыносима для жителей Чевенгура, поэтому их усилия направляются на ее уничтожение. <…> Уничтожение пространства понимается чевенгурцами буквально. Их цель «жить в товарищеской тесноте» (с. 367). (Понятие тесноты, таким образом, у Платонова амбивалентно и в последнем случае смыкается с представлением о тесноте в материнской утробе.) Чевенгурцы усердно трудятся на субботниках, стараясь «потеснее» перенести дома, «чтобы ближе жить друг к другу» (с. 449). Город стягивается в одну точку: «…дома стояли без улиц, в разброде и тесноте, словно люди прижались друг к другу посредством жилищ» (с. 460). Подобное «сплочение города в тесноту» (с. 498) вызывает изумление у прибывшего в Чевенгур Сербинова. Он недоумевает, отчего «город стоит на просторе, а построен тесно». «Мы живем меж собой без паузы», – отвечает Чепурный (с. 526). <…>

Если жизнь в тесноте призвана свести на нет разделяющее людей пространство, то в пределе это должно иметь своей целью соединение тел, уничтожение физической границы между ними. Но чем сильнее это желание, тем отчетливее сознание отдельности своего тела, его жесткой отграниченности. Свои самые сокровенные мысли на этот счет Платонов отдает «чевенгурскому философу» Якову Титычу. <…> Вот как описывается его состояние во время болезни: «Яков Титыч вздохнул, жалея свое тело и тех людей, которые находились вокруг него, он видел, что сейчас, когда ему так скучно и больно, его туловище лежит одиноким на полу и люди стоят близ него – каждый со своим туловищем, и никто не знает, куда направить свое тело во время горя Якова Титыча» (с. 491)[46]. Присутствующий здесь же Чепурный понимает, что устройство коммуны нисколько не решило этой фундаментальной проблемы, ведь «туловища живут отдельно – и беспомощно поражаются мучением, в этом месте люди нисколько не соединены…» (с. 491–492). Именно раздельное существование людей, их отпадение от Единого влечет за собой конечность человеческой жизни, порождает болезни и неизбежность смерти. Переноской домов устранить это невозможно, на что и указывает Яков Титыч Чепурному: «Ты тут одни дома с мебелью тронул, а туловище как было, так и мучается» (с. 492).

В последовательном ряду решения проблемы отдельности человеческих тел у Платонова возникает тема промежуточного, соединительного вещества. Пусть наличие разделяющего людей пространства неизбежно, но оно должно быть заполнено. Этой цели и призван служить коммунизм.

Вопрос об области бытования коммунизма представляет собой загадку для героев Платонова, которые в соответствии с нормами архаического мышления тщатся не просто ощутить, но и увидеть коммунизм, представить его конкретно. Местонахождение коммунизма составляет для них загадку: «Чепурный … не мог ясно почувствовать или увидеть коммунизм в ночном Чевенгуре, хотя коммунизм существовал уже официально» (с. 463). Это же ощущение испытывает сначала Александр Дванов: «…коммунизма в Чевенгуре не было наружи, он, наверное, скрылся в людях, – Дванов нигде его не видел» (с. 470).

Так коммунизм получает у Платонова точную пространственную локализацию: он находится в телах людей, где одновременно является и чувством, и веществом. Существование коммунизма как чистой идеи непонятно для чевенгурцев, его надо, по словам Копенкина, спускать «из идеи в тело – вооруженной рукой» (с. 373). Александр Дванов заботится о питании для чевенгурцев, потому что в каждом «теле живет вещественным чувством коммунизм» (с. 497). «Разве в теле Якова Титыча удержится коммунизм, когда он тощий?» – размышляет Пиюся (с. 497). «Коммунизм ведь в теле у меня – от него никуда не денешься», – говорит Луй Гопнеру (с. 394). Получить свое внешнее существование коммунизм должен, выйдя из тел людей и соединив их между собой. Невозможность помочь больному Якову Титычу связывается с тем, что коммунизм «не стал еще промежуточным веществом между туловищами пролетариев» (с. 492). <…>

Однако коммунизм, находясь в телах пролетариев, не является раздробленным. Он обладает и некоторым сверхсуществованием, но и в качестве единой сущности имеет отношение к телесности составляющих его людей. Так, Александр Дванов думает «об этих людях как о частях единственногосоциализма» и представляет себе «их голые жалкие туловища существом социализма» (с. 496). Он чувствует, что должен «беречь коммунизм без ущерба, в виде его первоначальных людей» (с. 498).

Итак, с одной стороны, коммунизм – это некоторая единая сверхсущность, к которой телесно приобщены составляющие его люди, с другой – коммунизм находится в каждом из людей и соединяет их между собой. Эти свойства чевенгурского коммунизма позволяют усмотреть прямую аналогию между ним и пониманием Церкви в христианстве. Подобная двойственность в определении Церкви стала объектом внимания богословов, начиная с апостола Павла. <…> В своих посланиях апостол Павел указывает, что Церковь имеет свое собственное метафизическое существование, но одновременно связана с людьми, которые в нее входят. Но и как самостоятельная сущность Церковь связана с принципом телесности, есть Тело по своему существу. Церковь есть Те л о Христово (Еф. 1, 21–22). Каково же отношение Церкви и верующих? Церковь есть совокупность верующих, которые и составляют единое Тело Христово: «…мы многие одно тело» (i Кор. 10, 17); «…мы многие составляем одно тело во Христе» (Рим. 12, 5). Составляя Тело Христово, верующие являются его членами: «Ибо, как тело одно, но имеет многие члены, и все члены одного тела, хотя их и много, составляют одно тело – Так и Христос. Ибо все мы одним Духом крестились в одно тело. <…> Те л о же не из одного члена, но из многих» (I Кор. 12, 12–14); «И вы – тело Христово, а порознь члены» (i Кор. 16, 27). <…>

Чевенгурцев должен телесно соединить коммунизм – подобно тому, как Христос объединяет верующих, уничтожая их отдельность и составляя из множества тел одно: «А теперь во Христе Иисусе вы, бывшие некогда далеко, стали близки кровию Христовою. Ибо он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду…» (Еф. 2, 13–14). Коммунизм существует в телах чевенгурцев – точно так же, как Христос живет в каждом верующем, благодаря чему возможно их единение, ср.: «Но вы не по плоти живете, а по духу, если только Дух Божий живет в вас. <…> А если Христос в вас, то тело мертво для греха…» (Рим. 8, 9–10). Ср. также: «…возвеличится Христос в теле моем, жизнью ли то, или смертью» (Филипп. i, 20).

Примечателен ответ Дванова на вопрос Копенкина о том, где коммунизм в Чевенгуре и почему его не видно. Дванов указывает, что коммунизм нужно искать в первую очередь в себе самом, в своем дружеском чувстве: «После буржуазии коммунизм происходит из коммунистов и бывает между ними. Где же ты ищешь его, товарищ Копенкин, когда в себе бережешь?» (с. 490). Эти слова Дванова перекликаются с соответствующим местом из Первого послания Иоанна: «Бога никто никогда не видел: если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает…» (1 Иоан. 4, 12). Сходное место есть и в Деяниях, где описывается приход апостола Павла в Афины и допрос его в ареопаге о сущности того учения, которое он проповедует. Апостол отвечает, что, осматривая святыни в Афинах, нашел жертвенник с надписью: «неведому Богу». Ап. Павел проповедует именно этого Бога, которого афиняне, не зная, чтут. Бог этот неведом, потому что «будучи Господом неба и земли, не в рукотворенных храмах живет <…> Он и не далеко от каждого из нас: ибо мы им живем и движемся и существуем…» (Деян. 17, 24, 27-28).

В христианстве приобщенность верующих к Телу Христову и одновременно телесное присутствие Христа в каждом находит свое отражение в таинстве евхаристии, когда съедаемый хлеб и вино становятся плотью и кровью Господней: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая его ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое» (Мф. 26, 26). У Платонова по отношению к революции и коммунизму тоже звучат евхаристические мотивы. Революция представляется как природное явление и, кроме того, телесно, ср.: «Дванов объяснил, что разверстка [т. е. хлеб] идет в кровь революции и на питание ее будущих сил» (с. 325). Вместе с тем революция, сама становясь хлебом, идет на питание людей и становится «плотью тела», ср.: «…революция прошла, урожай ее собран, теперь люди молча едят созревшее зерно, чтобы коммунизм стал постоянной плотью тела» (c. 471).

Таким образом, чевенгурский коммунизм есть новая Церковь, в которой, как и в Церкви христианской, должна быть преодолена раздробленность человеческого рода и восстановлено первоначальное единство. Телесности каждого человека, его отдельности противопоставлено собирание тел в единое Тело. В христианстве это Церковь, единое Тело Христово, в Чевенгуре – Единый Коммунизм [Дмитровская, 1999: 196-199].