Философия языка и семиотика безумия: Избранные работы

Передонов закружился на месте, плевал во все стороны и бормотал:

— Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-букашки, веди-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перчур-расчур.

На лице его изображалось строгое внимание, как при совершении важного обряда. И после этого необходимого действия он почувствовал себя в безопасности от рутиловского наваждения (с. 60).

Обсессия сменяется у Передонова бредом отношения, отравления и преследования, причем эти бредовые идеи идут у него вперемежку, в разрез с традиционными представлениями о развитии шизофренического психоза — вначале бред отношения, затем бред преследования, затем бред величия (см., например [Ясперс, 1997; Рыбальский, 1991]).

Передонов так же внезапно перестал смеяться, и угрюмо сказал[14], тихо почти шепотом:

— Донесет, мерзавка.

— Ничего не донесет, нечего доносить, — убеждал Рутилов.

— Или отравит, — боязливо шептал Передонов (с. 27).

Передонов угрюмо взглянул на нее, и сказал сердито:

— Нюхаю, не подсыпано ли яду.

— Да что ты, Ардальон Борисыч! — испуганно сказала Варвара. — Господь с тобой. С чего ты это выдумал?

— Омегу набуровила! — ворчал он.

— Что мне за корысть травить тебя, — убеждала Варвара, — полно тебе петрушку валять.

Передонов еще долго нюхал, наконец успокоился и сказал:

— Уж если яд, так тяжелый запах непременно услышишь, только поближе нюхнуть, в самый пар (с. 36).

«Еще подсыплет чего-нибудь», — подумал он (с. 40).

Мурин громко крикнул:

— Пли!

И прицелился в Передонова кием. Передонов крикнул от страха, и присел. В его голове мелькнула глупая мысль, что Мурин хочет его застрелить (с. 53).

А еще на кухне подсыплют ему яду, — Варя со злости подкупит кухарку (с. 59).

Верига подвинул Передонову ящик с сигарами. Передонов побоялся взять и отказался (с. 103).

Тоскливо было на душе у Передонова. Володин все не пристроен— смотри за ним в оба, не снюхался бы с Варварою. <…> У нее есть родня в Петербурге: напишет, и, пожалуй навредит (с. 153).

Таких цветов, вспомнил Передонов, много в их саду. И какое у них страшное название. Может быть, они ядовиты. Вот, возьмет их Варвара, нарвет целый пук, заварит вместо чаю и отравит его, — потом уж когда бумага придет, — отравит, чтоб подменить его Володиным. Может быть, они уже условились. Недаром же он знает, как называется этот цветок (с. 153).

«Еще отравят, — подумал он. — Отравить-то всегда легче, — сам выпьешь, и не заметишь, яд сладкий бывает, а домой приедешь, и ноги протянешь» (с. 182).