Философия искусства

Подробное изложение влияний среды.

Упрощенный случай — состояние бедствия и общего горя. — Художник опечален своей долей участия в общем бедствии грустными мыслями своих соотечественников, своей способностью проникаться преобладающим в предмете характером, которым в настоящем случае является горе. — Им руководят, его вдохновляют одни лишь меланхолические сюжеты. Публике понятны одни меланхолические произведения.

Случай противоположный — состояние благоденствия и общего счастья.

Случаи, занимающие середину между этими двумя крайностями.

Сравнение это может служить нам общим указанием. Войдем теперь в некоторые подробности и рассмотрим, каким образом нравственная температура влияет на художественные произведения.

Для большей ясности мы возьмем самый простой, даже нарочно упрощенный случай нравственного состояния, в котором, например, преобладает горе. Предположение это вовсе не произвольно: подобное состояние не раз встречается в жизни людей и, чтобы произвести его, достаточно бывает пяти-шести столетий упадка, уменьшения населения, достаточно нескольких чужеземных вторжений, голода, эпидемий, увеличивающейся нищеты. Это было в Азии в VI веке до Р. X., в Европе с I по X столетие нашей эры. В такое время люди совершенно теряют бодрость и надежду и самую жизнь считают злом.

Рассмотрим, как влияет подобное нравственное состояние, в соединении с порождаемыми им обстоятельствами, на художников такой эпохи. Допустим, что тогда встречается почти то же, что и во всякое другое время, число людей с темпераментами меланхолическим, веселым и средним между обоими темпераментами. Каким образом и в каком отношении преобладающее настроение изменит их?

Сперва должно заметить, что несчастья, гнетущие общество, отражаются некоторым гнетом и на художнике. Находясь одной из голов в стаде, он подвергается всем постигающим его бедам. Например, в случае нашествия варваров, эпидемии, голода, разного рода бедствий, продолжающихся в течение веков и обрушивающихся над всей страной, надо предположить чудо или даже целую сотню чудес, чтобы общее несчастье пронеслось, не затронув художника. Напротив, весьма вероятно и даже, можно сказать, несомненно, что и он будет иметь свою долю участия в общественном бедствии, что и он будет разорен, избит, изранен, уведен в плен точно так же, как и другие, как его жена, его дети, родные, друзья, которые разделят общую участь, что он будет бояться и страдать за них, как и за самого себя. Под этим беспрерывным потоком личных несчастий он сделается менее обыкновенного весел и более обыкновенного грустен. Вот первое влияние среды.

С другой стороны, художник вырос между меланхолическими современниками; впечатления, полученные им в детстве, и те, которые выносит он каждый день, одинаково грустны. Господствующая религия, применяясь к мрачному течению жизни, говорит ему, что земля есть место изгнания, весь мир — темница, жизнь — бедствие и что вся наша забота должна состоять в том, чтобы поскорее заслужить из нее выход. Философия, настраивая свои нравоучения по грустному зрелищу человеческого упадка, убеждает его, что лучше было бы вовсе не родиться. Из обыденного разговора долетают к нему лишь самые мрачные происшествия — опустошения целой области, разорения зданий, угнетение слабых, усобица между сильными. Ежегодно он видит лишь унылые и траурные лица, нищих, голодных, провалившийся и неисправляемый мост, покинутое обрушенное предместье, невспаханные поля, черные стены обгорелого дома. Все впечатления эти накапливаются в нем с первого года его жизни до последнего и постепенно увеличивают в нем грусть, происходящую от его собственных страданий.

Они увеличивают грусть в нем тем более, чем глубже и чем более он художник. Ибо потому он и художник, что привык воспроизводить существенный характер и отличительные черты предметов; другие видят только части, а он подмечает и ловит целое и общий дух его. И так как тут характерная черта есть печаль, то печаль же и видит он во всем окружающем. Мало того: вследствие избытка воображения и свойственного ему инстинкта преувеличивать он расширяет эту печаль, доводит ее до крайних пределов, весь проникается ею, и каждое произведение его как будто дышит грустью, так что обыкновенно он видит и изображает предметы в еще более черном цвете, чем видится это современникам.