Есть много этому причин. Первая та, что итальянцы одарены необыкновенной тонкостью и быстротой понимания. Цивилизация как будто врождена им; по крайней мере, они достигают ее почти без усилий и без сторонней помощи. Даже в грубых, необразованных классах понимание отличается живостью и свободой. Сравните их с людьми того же звания на севере Франции, в Германии, в Англии: разница выйдет бесконечная. В Италии любой трактирный слуга, любой поселянин -или простой носильщик — фоккино, которых вы встретите на улице, умеют разговаривать, понимать, судить; они высказывают свое мнение, обладают знанием людей, готовы препираться о политике; мыслями, точно так же, как и словом, владеют они инстинктивно, подчас блистательно, всегда легко и почти всегда хорошо; в особенности у них есть природное, и к тому же страстное, чувство красоты. Только в одной этой стране вы услышите простолюдина, невольно вскрикивающего перед какой-нибудь картиной: О Dio, com’e bello! Боже, что за прелесть! И для выражения этого искреннего, задушевного порыва итальянский язык, как нарочно, обладает такой звучностью, восторженностью и таким акцентом, которых впечатления и не передать сухими французскими словами.
Этому столь смышленому народу далось в удел преимущество избегнуть германизации, т. е. он не был раздавлен и преображен вторжением северных племен наравне с другими странами Европы. Варвары оседали здесь только временно или слегка. Вестготы, франки, герулы, остготы — все или сами покинули этот край, или были из него выгнаны очень скоро. Если же ломбарды и остались в Италии, то скоро были поглощены латинской культурой; в XII веке германцы Фридриха Барбароссы, думая встретить в них своих единоплеменников, были просто изумлены, найдя их до такой степени латинизированными, ’’утратившими следы дикого варварства и принявшими, под влиянием воздуха и почвы, нечто, напоминающее собой утонченность и мягкость древних римлян, сохранившими изящность древнего языка и благородство древних нравов, перенявшими даже в устройстве своих городов и в управлении своими общественными делами умелость древних римлян”. В Италии, до XIII столетия, продолжают говорить по-латыни; святой Антоний Падуанский поучает на латинском языке; народ, говорящий между собой на жаргоне зарождающегося итальянского, понимает все-таки язык литературный. Слой германизации, облекший нацию, слишком тонок или заранее прорван возрождением латинской цивилизации. Италия знает лишь по переводам героические песни (chansons de geste), рыцарские и феодальные поэмы, наводнившие всю Европу. Я говорил вам перед этим, что готическая архитектура проникла сюда поздно и не вполне; принявшись опять с XI века за постройки, итальянцы держатся форм или, по крайней мере, духа латинской архитектуры. В учреждениях, в нравах, в языке, в искусствах мы видим, при самом глубоком и самом темном мраке средневековой жизни, постепенное освобождение и возрождение древней цивилизации, на почве которой варвары только прошли и затем растаяли, подобно вешнему снегу.
Поэтому-то, если вы сравните Италию в XV веке с другими народами Европы, вы найдете ее гораздо более ученой, гораздо более богатой, гораздо более образованной, гораздо более способной украсить себе жизнь, т. е. наслаждаться и производить художественные создания.