Философия истории

2. Теперь нам предстоит рассмотреть французскую революцию как всемирно-историческую, так как по своему содержанию это событие в самом деле имеет всемирно-историческое значение, и конечно следует отличать от него борьбу формализма. Что касается внешнего распространения ее, то почти во все современные государства благодаря завоеванию проник один и тот же принцип или этот принцип был прямо установлен в них, а именно – либерализм торжествовал у всех романских наций, составляющих римско-католический мир, – во Франции, в Италии, в Испании. Но он обанкротился повсюду: прежде всего обанкротилась его главная фирма во Франции, затем в Испании, в Италии, и притом по два раза в тех государствах, где он был вводим. Так было в Испании, в первый раз в форме наполеоновской конституции, затем в форме учреждения кортесов; в Пьемонте, сперва когда он был присоединен к французскому государству, а за тем благодаря восстанию в нем самом; то же самое произошло два раза в Риме, в Неаполе. Таким образом абстракция либерализма из Франции обошла кругом весь романский мир, но вследствие религиозного _{419}рабства этот мир остался скованным политическим гнетом. Дело в том, что принцип, исходящий из того, что оковы могут быть сброшены с права и свободы без освобождения совести, что революция возможна без реформации, ошибочен. Таким образом все эти страны вернулись к своему прежнему состоянию. В Италии произошли некоторые внешние политические изменения. Венеция, Генуя, эти древние аристократические государства, которые были по крайней мере несомненно легитимными, исчезли, как гнилой деспотизм. Внешнее насилие не может привести к прочным результатам: Наполеон так же не мог принудить Испанию к свободе, как Филипп II Голландию к рабству.

Другие нации, и особенно протестантские, представляют собою противоположность этим романским нациям. Австрия и Англия остались вне круга внутреннего движения и представили великие и поразительные доказательства своей прочности. Австрия есть не королевство, а империя, т.е. агрегат многих государственных организаций. Из входящих в ее состав земель главное значение имеют не-германские, и их не коснулись идеи. Подданные, дух которых не возвышается ни образованием, ни религией, отчасти остаются в крепостной зависимости, а магнаты угнетены, как в Богемии; отчасти же, как в Венгрии, упрочилась свобода баронов, которою они пользуются для угнетения подчиненных, находящихся в таком же положении, как в Богемии. Австрия отказалась от более тесной связи с Германией, выражавшейся в императорском титуле, и от многих владений и прав в Германии и в Нидерландах. Теперь она сама по себе является европейской державой. Англия также благодаря величайшим усилиям сохранила свои старинные основы; английская конституция устояла при всеобщем потрясении, хотя оно тем более угрожало ей, что при ее публичном парламенте, при привычке к общественным собраниям всех сословий благодаря свободе печати в ней самой во всех классах народа легко могли бы распространиться французские принципы свободы и равенства. Не оказалась ли английская нация слишком неразвитой, чтобы понять эти общие принципы? Но ни в одной стране так много не размышляли и не рассуждали публично о свободе. Или английская конституция уже настолько была конституцией свободы и вышеупомянутые принципы уже до такой степени были осуществлены в ней, что они уже не могли ни вызвать какое-либо сопротивление, ни даже возбудить какой-либо интерес к себе? Английская нация конечно сочувственно отнеслась к освобождению Франции, но она гордилась своей конституцией и своей свободой, и, вместо того _{420}чтобы подражать чужому, она проявила обычное враждебное отношение к нему и вскоре начала популярную войну с Францией.