Философия. Книга первая. Философское ориентирование в мире

Философия также не есть учение, которым мы руководствуемся (Lehre, nach der man sich richtet), как в технической деятельности руководствуемся известным научным учением. Согласие между мышлением и жизнью отнюдь не означает, чтобы конкретного индивидуума можно было подводить под закон или под образ учения. То, что, уже как содержание мышления, не было функцией в жизни, то мыслили неверно (unwahrhaftig gedacht). Философия существует изначально как мышление каждого дня в его конкретности, как внутренняя деятельность мысли. Придумывание и изложение в философском произведении имеет поэтому за собой критерий укорененности мышления и жизни в Едином или просветления присущего в настоящем самобытия, и только вводит возникшее в этом просветлении сказуемое содержание в порядок и методическое воспроизведение (Das Erdenken und Darstellen in einem philosophischen Werk hat daher das Kriterium der Verwurzelung von Denken und Leben in Einem oder der Erhellung gegenwärtigen Selbstseins hinter sich und bringt nur das in ihm entsprungene Sagbare zu Ordnung und methodischer Wiedergabe). Поскольку я есмь лишь как мыслящий, а философствование есть мышление в существовании, поскольку возможная экзистенция постигает себя в нем в своей свободе как безусловное, философия, как высказанное некоего мгновения (das Ausgesprochene eines Augenblicks) хотя и есть учение, но в этом учении она есть все же не как чисто предметная понимаемость (bloß gegenständliches Verstandenwerden), но только как возможный перевод в самобытие (mögliche Übersetzung in Selbstsein).

Хотя, философствуя, мы не можем говорить без того или иного набора понятий (Begrifflichkeit), но все же эта понятийность не составляет существа философской мысли в том же смысле, в каком она составляет сущность научного познания. Исследующая понятийность, так же как и лепетание лишенного понятий языка, означает конец философствования. Как в философской понятийности оно становится неистинным там, где эти понятия суть не более чем терминология, так в лишенном понятий языке оно опускается и впадает в неясность.

Если философия есть объемлющее науки, но сама не есть наука, то все-таки она хочет в своей речи всегда оставаться также некоторым знанием. Вместо различия между философией и наукой следует проследить напряжение между знанием и экзистенцией в философствовании. Правда, знание есть то, что только в науках обретает методически ясную форму и развитие, но оно всегда присутствует также в какой-нибудь мере конкретности своих форм и материалов и в философствовании. Вследствие того, что знание имеет смысл и обязательность, которых оно, просто как знание, в себе еще не заключает, способ этого присутствия знания составляет философствование, в котором знание остается в специфическом напряжении, поскольку должно иметь сторону рассматривания (Betrachten) и сторону действия (Tun), из которых ни одна не существует без другой.

Философия как знание есть рассматривание. Г реки уподобляли жизнь празднику: одни приходят на праздник, чтобы показывать свои искусства, другие, чтобы извлечь прибыль от торговых сделок с посетителями праздника, третьи же, чтобы созерцать (schauen). Эти последние и есть философы. Но греки не признавали за философствование ни к чему не обязывающее созерцание, но в созерцании божественного желали стать подобными Богу. Философия для них есть не только знание, но и практика, изучение самой истинной жизни; она подвергается испытанию перед лицом смерти; философствовать - значит учиться умирать⁷³.

Если бы противоположность между жизнью и знанием мы зафиксировали в таком виде, где чисто рассматривающее знание противостояло бы сугубо деятельному экзистированию, то каждая из сторон, утратив свою противоположность, потеряла бы и сама себя. Если мы ограничимся знанием, станем требовать дельности, в которой уже не участвует жизнью никакая самость, тогда мы видим величественную картину мира и мним, будто знаем, но не даем себя в обиду ни другому, ни нашим собственным мыслям. Если же мы презираем знание, называем его чем-то лишь безразличным и вместо того удаляемся в область чувства, инстинкта, интуиции, то мы прекращаем всякую коммуникацию как разумное существо; ибо, коль скоро мы ведь вновь рационализируем эту свою установку, мы полагаем, будто можем, в своем качестве навязчивых героев добродетели, представить доказательства ее истинности самой жизнью, которую мы ведем, переживаниями, которые мы обнаруживаем при этом. Противоположности, как психологические установки, взаимно переходят друг в друга; поскольку же обе сами по себе мертвы, каждая сама по себе необходимо рождает скуку и заставляет вновь попытаться прибегнуть к противоположному.