Философия. Книга третья. Метафизика

Единство есть бытие без другого, абсолютно-единое, которое не есть ни категория единства, ни единое в отличие от многого материи, ни число, но то не доступное мысли (и которое Плотин поэтому называет ⁸, так же точно, как, с другой стороны, и материю⁹), что пребывает прежде всякого мышления и мыслимого, потому что выше его, и составляет его основу. Это единство трансценденции не есть простое единство, которое вовсе не есть, но в мыслительной форме этого несущего оно есть схватываемое в не-мышлении бытие, которого мы ищем в существовании. Единство самобытия и единое, исключительно избираемое как образ истины в явлении, — это ближайшие символы этого бытия в существовании, а не оно само. То, что в существовании раздвоено и рассеяно, что для рассудка постижимо только в разделении, становится присущим в философском трансцендировании через опыт краха мышления в сознании его единства

Двойство есть бытие, если я трансцендирую к нему в борьбе. Бытие трансценденции есть не только бытие, но бытие и его другое; другое есть тьма, основа, материя, ничто. Там, где исход составляет боль двойства и где в борьбе добра и зла я как бы встаю на одну из сторон, я вижу подлинное бытие как находящееся в борьбе, исход которой еще должен быть решен. Воплощающее в чувственные образы трансцендирование (versinnlichendes Transzendieren) говорит о борьбе богов, о борьбе дьявола с Богом. Если, однако, первенство остается за единством, тогда или двойство не есть подлинное бытие, как бытие вечное, так что борьба прекращается с уничтожением и восстановлением, возвращающим в царство божества, или же само двойство, как борьба, есть лишь воля и попущение божества, властвующего надо всем как подлинное единство.

Единство и двойство, если удерживать их как мыслимости, не суть трансценденция. Как трансценденция, они уже более не мыслимы иначе как только в своих символах, представляющих собою относительное единство и двойство в явлении. В трансценденции единство и двойство суть одно и то же: «Но вечный жизни поединок — лишь вечный в Господе покой»¹⁰.

3. Форма и материал

— Это отношение простирается в многообразии видоизменений от отношения формы статуи к мрамору как ее материалу, вплоть до отношения категориальной формы к материалу наполняющего ее созерцания.

Помимо своего логического характера, это отношение обременено еще и неким отголоском возможной экзистенции, предстоящей материалу в сознании его глубины и неисследимости, затем — его бесформенности, а затем — его хаотичности и чуждости всякой форме (Formwidrigkeit); предстоящей форме в сознании ее светлости и ясности, красоты ее очертаний, ее порядка и разумности, но затем — в сознании ее косности, и наконец — ее лишенной второго плана плоскости. В отношении к материалу сохраняется сознание дара и искушения, затем — сознание преданности, но преданности как непостижимому божественному в лишенном закономерности, так и исчезающему и унижающему в простом материале.

Бытие превосходит противоположность формы и материала. В то время как их единство как их связанность друг с другом наличию для нас во всяком мыслимом как существовании, путь трансцендирования проходит вначале через радикальное раздвоение на чистую форму и чистый материал — не достигая ни той, ни другого, — чтобы затем мыслить трансценденцию уже не просто как взаимосвязанность обоих, но как их тождество в невозможности мышления (geht der Weg des Transzendierens zun"achst "uber die radikale Spaltung zur reinen Form und zum reinen Material — beide nicht erreichend, um dann die Transzendenz nicht mehr als blosse Zusammengeh"origkeit, sondern als Identit"at beider im Nichtdenkenk"onnen zu denken).

Если двусмысленность экзистенциального отголоска отменяют, если материя становится дурным, а форма — хорошим, то трансцендирование в этом раздвоении ищет, правда, абсолютизируя его отдельные стороны, не-сущего и сверх-сущего, падения в ничто и восхождения к подлинному бытию. Материя становится не имеющим в себе сущности ничто, формы, как чистые формы, наполняют занебесные области; существование представляется как многосложное построение из смешения материи и форм. Но эта однозначность куплена ценой деградации материи, которую лишают ее глубины и возможности. Мир и жизнь делаются более гармоничными и прозрачными, чем были в прежней двусмысленности, но при этом также бледнеют и теряют героические черты. Это знание, упраздняющее риск, становится философией успокоения, указывающей единый истинный путь для всех — путь ввысь, к формам.