Экзистенция преодолевает время, только самым решительным образом овладевая самим временем. Оно, как место принятия решения, не есть ни низшая тонка, ни падение, но настоящее, отброшен в которое я впервые подлинно есмь. В безусловности акта решения «теперь» лучится светом бытия, которое мы любим из этой безусловности в облике ставшего ныне прозрачным настоящего присутствия человека и мира (In der Unbedingtheit des Entscheidens strahlt das Jetzt von dem Sein her, das aus ihr geliebt wird in der Gestalt der transparent gewordenen Gegenwart des Menschen und der Welt). В то время как в уклонении настоящее никогда не существует по-настоящему, потому что оно каждый раз или уже не есть, или еще не есть, и в то время как эмпирически действительное как присущее в настоящем остается недостижимой границей всякого ориентирования в мире, действительность трансценденции в бытии шифра есть конкретное настоящее, как nunc stans: вечное настоящее, которое, опираясь на припоминаемое прошедшее и просветляясь предусматриваемым будущим, только в единении с ними обоими дает нам почувствовать в шифре бытие.
Трансценденция в шифре есть бытие, выходящее навстречу мне из будущего, как прошедшее бытие, или: бытие, которое я припоминаю, взглядывая вперед в предвидении. Бытие это замыкается постольку в круге: то, что во времени лишь протекает, округляется и становится бытием. Но становится только как шифр, а не для какого бы то ни было знания; и здесь всегда остается опасность, что шифр, как мыслимый, экзистенциально оторвет меня от времени ради некоторого, становящегося все более пустым метафизического созерцания, а тем самым разрушит ту почву, на которой только и возможно было видеть этот шифр.
Припоминание совершается, прежде всего, в личной историчности моей жизни, которая приносит мне то, что делаю я сам, как возвращение на некую родину. Экзистенциально решенный однажды жизненный путь есть удостоверение в том, чем я был. Восхождение к бытию в избрании того, что встречает меня как будущее, есть слияние воедино с этим будущим, как бытием, с которым я был издавна связан. В том, что вступает для меня в настоящее из будущего, есть убеждающая сила, возникающая не из правильности мыслей и фактов и не из целесообразности какого-либо действия, но из действительности настоящего, как вечной действительности. То, что приходит ко мне, совершенно ново, поскольку я никогда не думал о нем и никогда не имел о нем образа и представления; оно совершенно старо, как если бы оно было всегда и было только снова мною найдено.
Тогда в области исторического, как прошедшего человеческого рода, я припоминаю, смотря на эту основу моего существования, как пространство пробуждающих меня экзистенций. Я уже не вижу более произвольный материал прошедших миров, но узнаю то, что встречается мне в истории, как то, к чему я сам извечно принадлежу, или оставляю его, как безразличное. На протяжении всего моего существования моя жизнь с историей есть один-единственный переход пробуждения в общности с духами прошедшего, и только тем самым она есть и возможная укорененность в настоящем, будущее которого лишь благодаря этому может предстать для меня содержательным.
4. Философско-историческая спекуляция
— Метафизическая спекуляция — представляющая собой, как осуществленная мыслительная формация, редкое растение из глубины человеческого припоминания — говорит о бытии трансценденции, которое она изначально читала в шифре своего собственного экзистенциального существования. В истории, для которой прошедшее, изучаемое мироориентирующей исторической наукой, составляет только материал, мы читаем шифр существования, как некоторого целого от начала до конца времен.
Представление о тотальности истории есть для науки всякий раз только определенное в известных аспектах представление. Например, представление о человеке, который, в сущности, повсюду одинаков: историческое понимание возможно потому, что собственные возможности и возможности других всегда одинаковы, даже если они и получают чрезвычайно несходное развитие и осуществление. Или: Есть одна всемирная история, в том смысле, что все остававшееся до сих пор рассеянным человеческое существование вовлекается в одну-единственную взаимосвязь. Или: Есть нескончаемость перемен во множественности человеческого существования, однако в них есть известные типы процессов, возникнувших и исчезнувших безотносительно друг к другу, как многообразие, без какого бы то ни было адекватного припоминания о целом, потому что этого целого вовсе нет.