Философия. Книга третья. Метафизика

Я, как сознание вообще, не могу настоящим образом понять вопроса о бытии, как бытии. Для убедительного познания, присущего этому сознанию, возможно, правда, показать разорванность между отдельными способами бытия; но она остается для него безразличной, потому что познание на пути к объективному бытию с несомненностью предполагает присущее ему единство, даже если это единство и не познано. Привести к сознанию разорванность бытия как такового — это акт свободы. Только решение, усваивающее и отвергающее, стоит перед разорванностью бытия, как перед ситуацией, которая касается его самого и в пограничных ситуациях бросает ему вызов, требуя по-настоящему поставить вопрос о бытии.

Поэтому существование в его витальности и как сознание вообще не узнает опытом о разорванности бытия. Она поражает только возможную экзистенцию, и экзистенция ищет бытие, как если бы оно было утеряно и его нужно было обрести. Возможная экзистенция, в отличие от существования, характеризуется тем, что она есть по-настоящему самость в этом искании бытия (daß sie eigentlich selbst ist in diesem Suchen des Seins). Для нее становится неизбежным опыт: почву бытия я имею не в существовании, не в многообразных определенностях особенного бытия, как бытия-знаемым и бытия-познанным, не в себе, взятом в своей изолированности, и еще не имею ее в коммуникации. Нигде я не имею «бытия». Повсюду я встречаю границы, будучи движим сопряженным с моей свободой, потому что оно и есть сама свобода, исканием бытия. Если я не ищу его, то мне представляется, будто я сам перестаю быть. Я нахожу его, казалось бы, в конкретной историчности своего активного существования, и все же, если я хочу постичь его в философствовании, я принужден бываю видеть, как оно вновь ускользает от меня:

Если я предстою этому бытию как трансценденции, то ищу предельную основу неким неповторимым образом. Кажется, что бытие открывается мне; и все же, если оно становится зримо, то тает вновь; если я хочу схватить его, то не поймаю. ничего. Если я желаю проникнуть к источнику бытия, то проваливаюсь в беспочвенность (Will ich an die Quelle des Seins dringen, so falle ich hindurch in das Bodenlose). Никогда я не обретаю того, что есть, как содержание знания. И все-таки эта, пустая для рассудка, бездонность может наполниться для экзистенции. Я пребываю в трансцендировании, где открывалась мне эта глубина и где во временном существовании искание как таковое становилось находкой (im Zeitdasein das Suchen als solches zum Finden wurde): ибо трансцендирующее существование человека во времени способно, как возможная экзистенция, сделаться единством присутствия и искания: присутствием, которое действительно только как искание, которое не отрезано от того, что оно ищет. Искать можно только, побуждаясь к тому предвосхищающим схватыванием (Vorwegergreifen) того, что требуется найти; трансценденция должна уже присутствовать там, где я ищу ее. В трансцендировании я не знаю о бытии предметным образом, как в ориентировании в мире, и не осознаю его так, как я осознаю себя самого в просветлении экзистенции, но я знаю о нем во внутреннем действовании, которое даже в неудаче все еще остается при этом подлинном бытии. Оно, даже и не будучи найдено как объективная опора, может дать экзистенции твердость, чтобы она единым актом возвысилась в существовании к себе самой и к трансценденции (Es kann, ohne gefunden zu sein als ein objektiver Halt, der Existenz Festigkeit geben, im Dasein sich zu sich und zur Transzendenz in einem zu erheben).

Способы этого искания бытия из возможной экзистенции — это пути к трансценденции. Просветление их есть философская метафизика.

Неудовлетворенность всяким бытием, которое не есть трансценденция

Познание вещей может постичь свою собственную границу: то, что оно само и его содержание не есть бытие как таковое, а только то бытие, которое в сознании обращается на бытие как объективную наличность (objektiver Bestand). Это бытие было мировым бытием.

Философское ориентирование в мире показало, что мир не имеет основы в себе; ибо выяснилось, что мир не может быть замкнут в единство; оказалось невозможным познать мир как в себе и из себя наличное самодовлеющее целое.