Философия кошки

То, какой угол наклона принимает кошачий хвост, во многом зависит от еды. Есть много признаков, по которым можно судить, понравилось ли ей то, чем ее угостили или нет, но лишь один из них сопряжен с прямой благодарностью нам, – это то, как она облизывается. Нет-нет, не то, как она ухаживает за своей шерсткой, или умывается лапкой, – как она облизывает свою мордочку.

Вообще говоря, облизывание после еды – это всего лишь туалет; хищница в прошлом, кошка повинуясь древнему инстинкту, удаляет все, что может выдать ее присутствие, – даже запахи только что проглоченной пищи, именно поэтому она со всей тщательностью и сметает ее остатки. Все это проделывается ею рефлекторно, как правило, поблизости от того места, где она собирается прилечь отдохнуть. Но ведь можно облизываться чисто механически, подчиняясь формальным алгоритмам какой-то бездушной гигиенической процедуры, а можно внести в этот увлекательный процесс что-то от подлинного вдохновения, вложить сюда всю свою душу и проделать все то же с подъемом, даже с пафосом, на самой теплой волне некоего эмоционального всплеска.

Присмотримся внимательно к ней: чем дальше высовывается кошкин язычок, чем больше он распластывается по ее сладко прижмуренной мордочке, чем шире и соблазнительней амплитуда его движения, – тем большее удовольствие доставило ей угощение. Впрочем, для домашней кошки, пусть и унаследовавшей инстинкты своей дикой соплеменницы, но все же обретшей и какие-то новые формы их проявления, все это – еще и своеобразный эквивалент того, что в подобных случаях проделываем мы сами. Так маленькие дети, отдавая дань кулинарным достоинствам только что съеденного, счастливо облизывают опустошенную тарелку; так мы восхищенно закатываем глаза, покачиваем головой и сладостно поцокиваем языком после пропущенной рюмочки.

В точности так же, как и мы, люди, кошка, облизывая свою мордочку, длит и длит гастрономическое послевкусие и ностальгически млеет от только что перенесенного удовольствия. А если, к тому же, привлекая внимание к себе, она садится напротив нас и проделывает все прямо на наших глазах, – то это еще и форма самой горячей признательности нам (не лишенной, впрочем, прозрачного намека на маленькую добавку).

Чем чаще и чем сладостней она облизывается перед нами, тем круче и поднимается ее хвост, когда она проходит мимо.

Но все эти и подобные им сигналы – совсем не то, что имеется в виду, когда мы говорим о знаковом общении родственных душ; совершаемые непроизвольно, они способны свидетельствовать лишь о физиологическом или эмоциональном состоянии животного.

Кстати, то обстоятельство, что они непроизвольны, делает их особо ценными и значимыми – никакое животное не в состоянии их подделать, не может сымитировать свои эмоции; а следовательно, можно быть уверенным в абсолютной искренности всего того, что демонстрируется нам, другими словами, в том, что воздевшая к небу свой хвост кошка уже не бросится на нас.

Приходится, правда, слышать, что в кошке есть нечто коварное и предательское, что она никогда не ставит в известность о своей готовности к нападению и атакует вероломно, исподтишка, – но все это только от незнания; в действительности она никогда не бросается в атаку без предварительного уведомления.

Строго говоря, – это всеобщее правило живой природы: предупреждают все, к какому бы биологическому виду они ни относились. Разумеется, это справедливо только там, где речь не идет об обычной охоте, на которой соблюдение этого закона нелепо до такой степени, что, вероятно, сама жертва сочла бы подобный сигнал как род особого коварства, как форму глумления над нею. Именно потому, что это – всеобщее правило, основные формы предуведомления (например, шипение и рык) вписаны в генную память практически любого биологического вида как упреждающие, останавливающие, иногда даже отбрасывающие назад знаки. Все животные (включая человека) реагируют на них рефлекторно, автоматически, ибо ясно, что буквально через мгновение в ход могут быть пущены острые клыки и когти. (Когда я как-то раз, по глупости, попытался пропылесосить мою кошку, – простой расчет показывал, что собирать ее шерсть проще всего именно таким путем, – ее отбросило от захлебывающегося громким шипением шланга так, как, наверное, не отбросило бы и меня самого от «гремучей в двадцать жал змеи двухметроворостой».)

Дело в том, что атакующие или контратакующие действия всегда чреваты каким-то уроном для себя, а в случае подобного предупреждения есть шанс, что враг просто испугается и отступит сам. Поэтому предваряющий сигнал, как правило, всегда красноречив и контрастен, вот только все виды животных дают его на каком-то своем языке, а понимаем мы его или нет – это уже не их забота.