У моей болезни вычурное имя, за которым скрывается долгое, печальное увядание, щедро приправленною болью. Если постараться, можно отогнать боль, и тогда увядание пройдет под заунывную песню опиумных снов.
Алан, мой супруг, мой единственный законный супруг, умирал вот так же, окруженный болью и сладковатым запахом опиума. Хорошо помню его тупые, беспомощные глаза, в которых не осталось даже малейшей искры разума. Помню, как он мычал, и как катался по постели, как простыни воняли потом и испражнениями, а на его коже появлялись глубокие, гноящиеся язвы. Помню, как затыкала нос, заглядывая в его комнату, как брезгливо отворачивались служанки, и нанятые сиделки, несмотря на высокий оклад, через неделю сбегали.
Все помню и боюсь, не самой смерти, но именно этого ее уродливого, сдобренного болезнью лица.
Ничего, осталось недолго.
Шампанское горчит. Невкусно, но лучше пересилить себя и допить до конца, чем умереть наполовину.
Зеркало Химеры манит огнями. Всевидящий Аргус вновь взошел на небосвод, чтобы увидеть возлюбленную титаниду. Звезды смотрят, звезды роняют серебряные слезы, умоляя о прощении, звезды сулят вечную жизнь.
Поверю.
Наверное, там, в зеркале, не так и плохо. Возможно, когда-нибудь я вернусь… чтобы помочь… убить… умереть…
…не больно…вода совсем остыла…