При всех очевидных теоретических и методологических издержках и даже явных фантазиях[163]
русский интуитивизм преследовал вполне разумную цель: с одной стороны — показать опасность абсолютизации субъективного фактора в достижении объективного знания, с другой — расширить сферу познавательных возможностей человека прежде всего за счет использования металогических средств с тем, чтобы вырваться за пределы “жалкой ограниченности” чувственно достоверного и логически схематизированного бытия и насладиться “фаустовской жаждой бесконечной широты жизни”.Лосский не был ни романтиком, ни сциентистом, ни откровенно религиозным мыслителем. Он был философом в полном и точном смысле этого понятия, прекрасно осознающим ценность и значимость всех форм духовной культуры. Убежденный сторонник науки и научной философии, он считал непременным условием сохранения наукой своего престижа — ее готовность прислушиваться к “голосу совести”. Твердо отстаивая, вслед за Кантом, Гегелем и др., мысль о естественной религиозности истинно философского мировоззрения, Лосский, вместе с тем, всячески противодействовал попыткам откровенно религиозного насыщения гносеологии, за что, в частности, упрекал В.Соловьева, который во многих отношениях был для него безусловным авторитетом. Более того, по свидетельству В.Зеньковского, он решительно шел на пересмотр религиозных догматов там, где видел в том пользу для построения идейно непредвзятой метафизики и теории знания, за что постоянно подвергался критике как “слева”, так и “справа”. Н.Бердяев, к примеру, указывал на недостаточную “святость” его интуитивизма, а также стремление “онаучить” философию, превратить ее в “приживалку у науки”. С.Аскольдов, напротив, называл его гносеологию “божественной”, а не человеческой.
Судя по имевшим место многочисленным дискуссиям, Лосский относился к такой критике достаточно спокойно и терпеливо давал необходимые на сей счет объяснения. Не считая, видимо, нужным реагировать на намек Бердяева относительно своей, якобы, склонности к “мистическому мракобесию”, он, в то же время, не оспаривал “божественности” (но не “святости”) своей гносеологии, ибо был убежден в том, что “всякое основное свойство духа имеет божественный характер” и что во главе мира стоит Бог. С этим, помнится, не спорили ни Ф.Бэкон, ни Б.Спиноза, ни А.Эйнштейн, ни даже “нехристианин” Б.Рассел, ни многие другие выдающиеся мыслители.
Лосский не был, конечно, выдающимся мыслителем, но его знания и профессиональное “чутье” безусловно способствовали выявлению и удержанию в поле внимания современной философской мысли действительно актуальных проблем метафизики и теории познания. Свидетельством тому могут служить и возрожденный, не без его участия, интерес к феномену интуиции со стороны таких, в частности, признанных авторитетов, как А.Уайтхед и Б.Рассел, и их же, отнюдь не игнорируемые представителями других философских направлений, усилия по преодолению сомнительной, по их общему мнению, альтернативы “наука-мистика”, сопровождаемые стремлением к минимизации доказательств в сфере философского мышления и отказом от “опространствления” (spatialization) его предметного поля. Прямая или косвенная причастность Лосского к подобным усилиям, вполне позволяет говорить об оправдании его надежд на движение в “верном направлении”.
В.М.Розин
Творческий путь Мишеля Фуко
Творчество мыслителя, естественно, можно изучать по-разному. Прежде чем перейти к Фуко, я рассмотрю несколько возможных подходов к подобному изучению. Основной вопрос здесь, в какой мере возможно объективное исследование творчества и