Философия обмана

Мы не будем вдаваться в анализ этих сложных вопросов и лишь проиллюстрируем нашу мысль. Одно дело, когда я вижу цветущий перед моим окном куст сирени и осознаю адекватность отображения этого объекта. Здесь отображение знания, данного мне в форме чувственного образа, и его оправдание совершаются, как правило, на интуитивном уровне. Другое дело, мое знание о моем знании структуры атома урана или, скажем, закономерностей биологической эволюции. В таких случаях осознание и оправдание моего знания предполагает различные формы теоретической рефлексии, специальное обоснование основных положений, а зачастую и логико-методологический анализ их предпосылок, практическую проверку и т.д. На уровне коллективного субъекта знание о знании выступает (если речь идет о научном знании) как результат обоснования, доказательства, практического подтверждения, как осознание то£0, что оно удовлетворяет принятым в данном сообществе теоретическим и практическим критериям, нормативам, ценностным установкам.

Безусловно, способы отображения и оправдания наличного знания существенно варьируют в зависимости от характера этого знания: эмпирического или теоретического. К тому же в реальном процессе познания эмпирическое и теоретическое обнаруживают весьма сложные и многообразные отношения. Здесь нет возможности анализировать эти вопросы, как и особенности интересующей нас познавательной ситуации применительно к обыденному знанию. Поэтому мы ограничимся далее лишь общим планом ее рассмотрения в рамках научного познания.

Отображение и оправдание знания включают в себя осознание его относительности и системной обусловленности. Это означает ту или иную степень понимания исторической ограниченности данного знания в смысле глубины и основательности отображения в нем соответствующего объекта, понимание его ограниченности в смысле его адекватности лишь в рамках определенной предметной области и, наконец, понимание зависимости данного знания от других знаний, а в пределе - от всей системы научного знания, что служит также постоянно действующим фактором его ограничения (т.е. уточнения, конкретизации, изменения сферы его приложения).

Таким образом, знание о данном знании предполагает отображение его границы, а тем самым и соотнесение с категорией незнания, которая в рассматриваемой ситуации часто фигурирует лишь неявно. Основательность знания о данном знании связана с выявлением этого диалектического противоречия.

Граница знания осмысливается обычно в двух планах -экстенсивном и интенсивном. Первый из них выражает допустимую сферу приложения данного знания, за пределами которой оно равносильно незнанию (скажем, знание о структуре атома не имеет никакого отношения к знанию закономерностей развития экономики, оно обладает, так сказать, нулевой степенью отображения экономического развития). Второй план выражает наличный предел «глубины» отражения действительности, достигнутый в данном знании. Хотя этот предел носит конкретно-исторический характер, «передвигается», он всегда существует, и за ним лежит неизвестное, область незнания.

Итак, уже первые шаги анализа показывают, что в ситуации знания о знании нельзя обойтись без категории незнания. Эта категория служит необходимым логическим условием определения всякого знания, что свидетельствует о его исторической природе.

1.3. Незнание о знании

Эта ситуация на первый взгляд кажется довольно парадоксальной. В самом деле, как возможно иметь некоторое знание и не знать о нем? В каком смысле здесь допустимо говорить о знании и незнании?

Выше мы характеризовали рассматриваемую ситуацию, прибегая к понятию нерефлексируемого знания. Но это требует дополнительного обсуждения, так как указанное понятие истолковывается не вполне однозначно и к тому же вряд ли способно охватить все случаи данной ситуации.

Прежде всего важно подчеркнуть, что ситуация незнания о знании выступает всегда лишь как момент или, может быть, лучше сказать, как «слой», структурный фактор многомерного процесса познавательной активности субъекта. В каждом интервале этого процесса всегда наличествуют такие содержательные и структурные компоненты, ^которые выполняют определенные, иногда весьма существенные функции (отобразительные, нормативные, оценочные), но не осознаются субъектом, хотя в последующем периоде могут быть осознаны и осмыслены. Можно ли говорить о незнании субъектом указанных компонентов его собственной познавательной активности и в то же время относить их к категории знания?

На этот вопрос, как известно, современная гносеологическая литература дает положительный ответ, вводя понятие неявного знания. Различные формы неявного знания и их роль в науке стали со второй половины прошлого века предметом специального исследования в работах ряда западных философов (особенно М. Полани)¹²².