Философия обмана

Во-вторых, нетрудно показать, что, пожалуй, все приведенные выше концептуальные суждения автора не отвечают (противоречат!) реальным свойствам его собственного внутреннего мира, в частности, его ценностной организации (и не только автора, но и всех «других»!). Возьмем вопрос о структуре ценностного мира человека. Она изображается в виде центра и периферии. Совершая поступок, человек находится в центре своего ценностного мира, который построил он сам, и потому он в нем всевластен, обладает абсолютной свободой воли. В этом центре сконцентрированы все наивысшие ценности, среди них «правда», которая исключает ложь, поскольку налицо «ценностное авторство человека», его «единственная центральность». В таком центре нет места лжи, она немыслима, в отличие от периферии, где ложь, похоже, мыслима, но тоже невозможна в силу того, что периферия находится за пределами нравственного пространства и в ней неразличимо добро и зло. Вот еще одна цитата: «Человек - утверждает О.П. Зубец - действительно не знает последствий своих действий, не может различить добро и зло - то есть достаточно беспомощен и в сфере реальных событий, и в области как бы задаваемого извне, предполагаемого социумом ценностного содержания. Но это совершенно не означает, что он столь же беспомощен в том мире, который он воспроизводит, порождает в качестве ценностного субъекта. Но и в этом пространстве ценностного и вне-познавательного могущества ложь остается невозможной. Иными словами, и неведение человека, погруженного в пространство непознаваемых и непредсказуемых событий, и всевластие человека, находящегося в центре ценностного пространства, определяют необосновываемость лжи»¹⁹⁹.

Читатель сам может приложить приведенные в цитате общие характеристики человека к автору или к самому себе или к любому «другому» и сам рассмотреть возникающий при этом парад парадоксов. Правда, тезис о «единственности» и абсолютной изоляции от «другого» задает нечто похожее на этический солипсизм, и тогда критика теряет смысл. Это усугубляется еще и утверждением о «беспомощности» человека.

Хочется сказать и о том, что абстракция двумерного «чистого» «ценностного субъекта» вряд ли уместна при обсуждении проблемы обмана. Основанные на ней построения чужды онтологической и гносеологической рефлексии. Получается нигде невиданный и реально немыслимый субъект²⁰⁰. Феномен «отрешенности от себя» - надежный симптом философского самообмана.

Я уделил много места концепции О. П. Зубец не только потому, что не согласен с ней, но и потому, что в ней ярко выражено стремление к самостоятельности мышления, она впечатляет своей отвагой, «мужеством» возвышения к «аристократизму». И мне хочется повторить слова А.А. Гусейнова, сказанные в адрес Р.Г. Апресяна, что по-человечески я во многом понимаю автора. Знакомый душевный настрой. Мелочная обыденность, засилье пошлости, низости, посредственности в так называемой культурной и прочей жизни, наглое торжество плебейства, тошнотворного масскульта. Как хочется уйти, «построить свой мир», возвыситься над всем этим!

Хорошо, наверное, быть «аристократом». Но ведь он только вначале против мещанства и плебейства, а потом обязательно против других аристократов (кто главнее!). Опять - сеньоры и вассалы. И каждый примеряет корону. Что тут говорить. Все те же гомо сапиенсы!

Легко представить, что оппоненты готовы мне предъявить иск в «теоретизме», сциентизме, в приверженности к «периферийной философии». Не собираюсь оправдываться. Скажу только, что хорошо понимаю ограниченность «теоретизма», необходимость использования других, весьма разнообразных, познавательных средств, возможность различных жанров философской деятельности и целиком разделяю тезис А.А. Гусейнова, что этика - сердце-вина философии. Но при всем этом я предпочитаю концептуальность философских построений. А в них центральную роль выполняет именно теоретический анализ и теоретическое обоснование - наиболее сильные средства доказательства или опровержения. Иначе, мы зачастую получаем лишенную ответственности, компилятивную, мало-значимую философическую словесность. Разумеется, концептуальность в моем понимании не чурается образов и метафор, предполагает опору на высокие образцы философского, художественного и научного постижения мира. И она всегда ждет и просит критики.