Поскольку философствование всегда персонифицировано, являясь актом личных усилий конкретного человека, а анархическая мысль никогда не отличалась монолитностью и единством, необходимо обозначить имена философов (а не просто пропагандистов и публицистов, которых в анархическом движении были десятки), представляющих постклассический российский анархизм первой трети ХХ века. Бесспорно, центральное место в этом ряду занимает Алексей Алексеевич Боровой (1875-1935), приват-доцент (потом профессор) Московского Университета, энциклопедический мыслитель, талантливый оратор, философ, юрист, социолог, историк, экономист, литературовед, автор двух десятков книг и сотен статей, одна из ключевых фигур российской культуры «Серебряного века». Последователь Анри Бергсона, пропагандист идей революционного синдикализма и оригинальный интепретатор творчества Бакунина, самобытный мыслитель-романтик, Алексей Боровой по праву может быть назван одним из творцов философии анархизма, наряду с Бакуниным, Кропоткиным и Толстым. Для него анархизм есть «философия пробудившейся личности», «романтическое учение с реалистической тактикой», наследник лучшего, что было в либерализме и социализме. В центре философии Борового: проблемы соотношения личности и общества, власти и свободы, творчества и отчуждения, бунтарства и мещанства, философии и науки, рационализма и интуитивизма, критика бюрократизма и представительной демократии, полемика с марксизмом и либерализмом. Предприняв критику кропоткинского анархизма и «богемного» анархо-индивидуализма, Боровой попытался обновить либертарную мысль с учётом новых идей и реалий ХХ века, отбросив сциентизм, социологизаторство, прогрессизм и другие аксиомы классического анархизма.
Наряду с Боровым к числу крупных мыслителей постклассического российского анархизма относятся Яков Новомирский, Иуда Гроссман-Рощин, Аполлон Карелин, Варлаам Черкезов, Владимир Поссе, Александр Атабекян, Абба Гордин, Лев Чёрный, Всеволод Волин, Григорий Максимов, Пётр Аршинов, плеяда представителей мистического анархизма (попытавшегося соединить революционность анархического учения с духовным потенциалом гностического эзотеризма): от Георгия Чулкова до Василия Налимова, толстовцы и последователи Яна Вацлава Махайского. Названные имена и течения (а этот круг можно существенно расширить) обозначают целый идейно-мировоззренческий универсум, набор интереснейших философских и социальных построений и концепций, порой взаимно противоречивых. Проблемы самоорганизации социума, смысла истории, свободы, границ научного познания и экспансии сциентизма, власти, природы человека, функционирования общественных движений, массовой культуры – вот лишь некоторые вопросы, значимость которых несомненна и которые находились в центре их внимания. (Известно, какое существенное влияние философия анархизма на Западе в ХХ веке оказала на такие философские и художественные течения, как экзистенциализм, Франкфуртская школа, постструктурализм, синергетика, сюрреализм, ситуационизм и др.). Поэтому, хотя названные мыслители были в той или иной степени связаны с практическим анархическим движением России и мира, вполне правомерно говорить о них в совокупности, именно как о философском явлении, а не просто как об «идеологах» некоего движения. А потому изучать их должны не только историки (в качестве явления общественной мысли), но и философы. Должны, но почти не изучают.
Из предшествующего изложения стали ясны как контуры, персоналии, специфика постклассического анархизма, так и насущная необходимость его историко-философских исследований. Однако, обращаясь к современной историко-философской литературе, мы видим в этом отношении довольно безотрадную картину. Если в изучении философии классического анархизма М.А.Бакунина и П.А.Кропоткина за последнюю четверть века кое-что всё-таки сделано[3], то исследованиями постклассического российского анархизма занимались совсем немного и немногие – почти исключительно историки, а не философы.