Философия права

Таким образом, понятие о справедливости и внушение совести обращаются в бессмысленную привычку, действующую, однако, вовсе не по законам необходимости, ибо именно преступники очень хорошо умеют от неё отделаться. Сравнение со скупым весьма характерно. Тут совершенно упускается из вида, что у скупого привычка ведёт к извращению нормального отношения к предмету, а у преступника извращение воли состоит в том, что он отрешается от приобретённой с детства привычки. В одном случае привычка бессмысленная, которая подлежит осуждению, а в другом – разумная, которую надобно упрочить. Следовательно, основание этих понятий надобно искать в совершенно ином, а именно в том, что даёт цену самой привычке. Вследствие этого сам Милль принуждён был допустить другое начало; таково «естественное и даже животное желание возмездия – нанесение зла тем, кто нам нанёс зло». «Это естественное чувство, – говорит он, – будь оно инстинктивно или приобретено, хотя само по себе оно не содержит в себе ничего нравственного, однако, когда оно морализуется сочетанием с понятиями об общем благе или ограничением этими понятиями, становится, на мой взгляд, нашим нравственным чувством справедливости». Каким образом животное чувство, которое не имеет в себе ничего нравственного и само по себе, как воздаяние зла за зло, есть даже нечто безнравственное, может сделаться нравственным вследствие отношения к общему благу, это остаётся непонятным для тех, кто в нравственности видит нечто иное, кроме практической пользы. Это тем менее допустимо, что при таком взгляде не животное чувство становится орудием общего блага, а напротив, общее благо становится орудием животного чувства, ибо Милль тут же признаёт, что если бы та же общественная цель достигалась наградами, то всё-таки надобно было бы употреблять наказание для удовлетворения этого животного инстинкта. Что такое приравнивание человека к животному есть унижение человеческого достоинства и отрицание всяких нравственных начал, об этом едва ли нужно распространяться. Нравственным началом воздаяние становится лишь тогда, когда оно очищается от всякой животной примеси и относится к человеку, как к разумно-свободному существу, которое само ставит себе закон своих действий и к которому поэтому прилагается мерка, установленная им для других. Только при таком взгляде воздаяние является выражением правды; только отсюда вытекают понятия ответственности, заслуги и вины. Для эмпириков всё это представляется чем-то мистическим; но это происходит оттого, что всё разумное кажется им мистическим. Для тех, кто связь понятий полагает единственно в бессмысленной привычке, всякая разумная связь остаётся закрытой книгой.

В сущности, вся эта софистика, старающаяся как-нибудь подтянуть господствующие в человечестве юридические и нравственные понятия под теорию, отрицающую те и другие, бьёт совершенно мимо вопроса. В понятиях вины и ответственности дело идёт вовсе не об отношении действия к наказанию, а об отношении внешнего действия к внутреннему побуждению. Ответственность не значит наказание, как утверждает Милль. Взять на себя ответственность за действие значит признать себя виновником действия, каковы бы ни были его последствия, хорошие или дурные, угрожается ли за это наказанием или нет. Виновником же человек признаёт себя только тогда, когда действие составляет последствие его собственного, внутреннего решения, а не каких-либо чуждых ему обстоятельств. Первым и необходимым для этого условием является внутреннее самоопределение, то есть свобода воли. Насколько она есть, настолько человек может быть признан виновником действия. Если же из действия проистекли последствия, которых он не имел и не мог иметь в виду, то они не могут быть ему вменены.