Философия права

Во-вторых, в тексте конституций в различных, явно хитроумных вариантах закреплено безусловное верховен­ство в государственно-правовой жизни коммунистической партии (либо в виде указания на то, что партия образует 'ядро" всех государственных и общественных организа­ций — ст.136 Конституции 1936 года, либо в виде консти­туционной записи о коммунистической партии как "руководящей и направляющей" силе в обществе — ст.6 Консти­туции 1977 года).

В-третьих, в Конституции не содержалось ничего, бук­вально ничего, что могло хотя бы в какой-то малой степени препятствовать реальному, фактическому всемогуществу партгосноменклатуры, верховных инстанций коммунисти­ческой партии, способных в силу сложившихся порядков напрямую, минуя государственные органы, командовать вооруженными силами, карательно-репрессивными учреж­дениями, чиновничьим аппаратом.

И наконец, в-четвертых, Конституции 1936 и 1977 го­дов — конституции сталинской эпохи и брежневского нео­сталинизма, сохраняя всю свою направленность на решение задач "пролетарского всевластия", создали мощное право­вое прикрытие этому всевластию: они настолько оказались нашпигованными внешне демократическими формулами к лозунгами (вроде "все для человека, все во имя человека"), да притом такими, которые внешне напоминали институты и правовые формы развитых демократических стран, что и впрямь создавалась иллюзия некой демократии "нового и высшего" типа и "передового" права, доселе невиданного по уровню развития.

Декоративный, иллюзорный характер демократических и правовых установлении "поздних" советских конституций, особенно Конституции 1977 года, носил настолько очевидный характер, что составители конституционного текста, не стра­шась возможных последствий, включили в текст ряд ради­кальных, действительно демократических положений (например, о "гласности", о "развертывании демократии как главном направлении развития социалистической государ­ственности", о "суверенитете" союзных республик). Некото­рые из этих положений позже, когда в жизнь общества стали действительно входить демократические начала, сыграли роковую роль: одни позитивного свойства (запись о гласности стала основой для утверждения свободы слова), другие — негативного (запись о суверенитете союзных республик ста­ла юридической предпосылкой для односторонних действий республик по их выходу в 1991 году из состава Союза).

Но вот что сыграло злую шутку с приверженцами юри­дических иллюзий.

Советские конституции не предусматривали сколько-нибудь жесткий порядок их изменения, внесения в них по­правок (кроме требования 2/3 от общего числа депутатов законодательного органа — Верховного Совета). И это, в общем-то, понятно. В интересах правящей элиты, партгосноменклатуры нужно было оставить возможность внесения без каких-либо затруднений в конституционный текст ка­ких угодно корректив. И они подчас вносились, без предва­рительной проработки, прямо от микрофона, с голоса. В процессе начатых демократических преобразований такой порядок в чем-то дал и положительный результат: в 1988— 1989 годах в Конституцию, притом без особых осложнений, были внесены поправки о Съезде, о постоянно действую­щем Верховном Совете, о свободных выборах и др.

Но вот, когда после августовского путча 1991 года в состоянии общего потрясения после путча Съезд с сентября 1991 года пошел на "свертывание" деятельности общесоюз­ных органов, на замену Конституции кратким переходным документом (с расчетом на скорое принятие Союзного Дого­вора), оказалось, что в Конституции не закреплен жесткий порядок, регламентирующий изменения и отмену ее поло­жений, да и вообще нет ни единого пункта, который бы воспрепятствовал фактическому прекращению "по воле Съезда" действия последней Конституции СССР, что и предопределило с юридической стороны беспрепятственное (во многом, увы, связанное с борьбой за власть) "прекращение" существования союзного государства, место которого заня­ла одна из бывших союзных республик — РСФСР (Россия) с ее политическим руководством.

Новые иллюзии.

После распада в конце 1991 года Со­ветского Союза, к тому времени уже весьма рыхлого, не­стойкого конгломерата "союзных республик", сразу же возникла в качестве неотложной задача создания новой, юридически полновесной Конституции России — централь­ного государственного образования нового сообщества, те­перь сообщества "независимых государств" — СНГ.

Эта задача осложнялась тем, что действующая Конституция России (скроенная по образцу утратившей силу союзной Конституции) представляла собой юридически за­висимый документ, которому было предназначено действовать в Конституционном пространстве, определяемом общесоюзной Конституцией. К тому же, как и эта послед­няя, российская республиканская Конституция, подобно общесоюзной, представляла собой пестрый, мозаичный документ, наполненный как советскими постулатами, так и всевозможными коррективами и поправками, подчас дей­ствительно демократического характера, а подчас — поверх­ностными, принятыми "от микрофона", "с голоса".