Философия психологии. Новая методология

Знакомые с методом психодрамы Якоба Морено понимают, что в этих нескольких поэтических строках отражена вся теория и практика его учения, но ведь на самом деле в них – философский смысл. По духу, а даже отчасти и по форме эти строки, словно эхо, перекликаются с работами Мартина Бубера, о «живом понятии» которого мы уже говорили: «Нет Я самого по себе, есть только Я основного слова Я – Ты и Я основного слова Я – Оно. Когда человек говорит Я, он подразумевает одно из них. Я, которое он подразумевает, присутствует, когда он говорит Я. И когда он говорит Ты или Оно, присутствует Я одного из основных слов. Быть Я и говорить Я суть одно. Сказать Я и сказать одно из основных слов суть одно. Тот, кто говорит основное слово, входит в него и находится в нем».[90]

Поскольку эти фразы вырваны из контекста, достаточно сложно уловить всю гамму внутренних тонкостей и смыслов представленных текстов. Но все-таки даже для человека непосвященного заметны эти глубокие превращения, странные метаморфозы – из «Я» в «Ты», «глаза в глаза», причина которых всегда – «отношение». «Отношение» становится чем-то «над», однако и нижний уровень, уровень фактически существующих «я» не отрицается, скорее напротив. Иными словами, речь идет не о неких «формальных отношениях», а о включенности индивидуальностей в отношения, что и создает реальность этих индивидуальностей, делает сами эти отношения индивидуальными.

Советская школа психологии так же, как и Морено, ставит точку обзора в социум, так же акцентирует приоритет социальных связей и отношений, но она теряет индивидуальность человека. Социалистическая теория, которую отечественные психологи были вынуждены взять на вооружение, утверждала, что благодаря ей «обеспечены невиданные возможности всестороннего и правильного, нормального, а не одностороннего… развития, свободного и яркого раскрытия индивидуальности в единстве, а не в противопоставлении индивидуального и общественного».[91] Но, разумеется, подобное «непротивопоставление» не «примиряло» личность с социумом, а просто лишало личность своего «лица», своего «я», своих «глаз». В теории Якоба Морено этого, разумеется, не происходит.

Кроме того, в сравнении этих двух формально столь схожих систем – «советской» и теории Морено – следует помнить следующее. Морено действительно, как и в приведенной цитате из В.Н. Мясищева, описывающей суть социалистического подхода к личности, «не противопоставляет» личность социуму, нет. Но он также отдает себе отчет в том, что любое позиционирование, без которого невозможно развитие, любое самоопределение собственной индивидуальности возможно лишь в случае, когда есть нечто, в отношении чего происходит это позиционирование. Ребенок начинает ощущать свое «я», когда он говорит: «Нет!» («кризис трех лет» по Л.С. Выготскому), а вовсе не когда соглашается с предложенным ему мнением. Именно поэтому должна существовать противопоставленность личности и социума, но не воинственная, а качественная, где социум рассматривается как среда обитания, не растворяющая личность в себе, но и не конфликтующая с нею. Морено понимает это и настаивает на этом, тогда как советская система с этим, напротив, боролась.

Для советской психологии «надстоящие» (стоящие над личностью) социальные отношения были первичной данностью, тогда как Морено сохраняет логическое представление о том, что социальные связи не могут взяться ниоткуда и организовать что бы то ни было. Есть нечто, что является основой для социальных связей, и это «нечто» следует понимать, в зависимости от контекста, или как принцип, или как индивидуальность, причем и как индивидуальность человека, и как индивидуальность его отношений с другими индивидуальностями. Собственно же сами связи – отношения – образуют лишь видимое бытие. А потому мир бытия (видимое бытие) есть не само бытие, а только воплощение бытия. Но если мы не видим основы бытия, отрицаем ее, мы не видим и собственно человека, его сущности, а лишь «человека в отношении», человека в его социальных связях.

Отсюда очевидно, что видимое бытие не есть изначальная реальность, а нечто явленное на основе этой изначальной реальности. И поэтому нет ничего странного в позиции Морено: «Играть означает Быть, а Быть означает Играть».[92] «Игра», таким образом, заручается здесь неким метафизическим смыслом, это своего рода «отношение» к жизни в самом что ни на есть философском его понимании, и оно, такое понимание, дает простор индивидуальному бытию, и поэтому Лейц цитирует следующие строки В. Ландесена как характеризующие принцип терапии Морено: «Играть – означает освобождаться от препятствий, чинимых действительностью, стоять над вещами, распоряжаться ими по своему усмотрению, царствовать, быть господином, быть свободным».[93]