Философия психологии. Новая методология

Почему ученые допускают возможность такого метода (через аналогию и экстраполяцию)? А идет это от внутренней и, надо сказать, исключительно верной убежденности в том, что мир – не случайный набор конгруэнтных друг другу фактов, а некая единая система с едиными законами, сформировавшимися не просто за счет «притирки» их друг к другу («естественного отбора»), а изначально. Да и действительно, чем дальше и полнее мы познаем окружающий нас мир, тем больше и больше мы проникаемся некой глубинной, имманентной ему гармонией, которую подчас называют «мудростью создателя». Одно дело – живое, где эволюция представляется возможной и через «естественное» «притирание» одного к другому (о чем свидетельствуют, например, сложные многоуровневые паразитарные системы). Но как быть с неживым? Заметим, что психософия использует эту же убежденность, когда говорит о принципах, но если только что приведенные утверждения могут быть отнесены критиком к «идеалистическим воззрениям», то к психософии такая оценка уже неприменима, поскольку она сразу оговорилась: принципов нет самих по себе – без вещества, принципов вообще нет, есть только мир, который функционирует в соответствии с ними.

Коли так, то в чем же просчет ассоциативного и экстраполяционного способов познания? Мы опять возвращаемся к понятию «содержательности», мы вновь обращаемся к «открытым системам». Учитывая неограниченность последней, содержательность неисчерпаема, что делает нескончаемым спор между хорошими спорщиками, поскольку в принципе неограниченно велико количество аргументов, причем в равной степени для обеих сторон, а если найдется и третья, то и для третьей. Так что чрез-содержательное применение указанных методов, построенных исключительно на ассоциациях (о которых мы уже имели случай говорить, что они малосостоятельны сами по себе и скорее ближе к риторике, нежели к науке), лишено смысла. Что уж тут спорить с древними – omne simile claudet.[134]

Содержательность на поле открытой системы с полной очевидностью оказывается летучим голландцем, она, если так можно выразиться, «осостоянивает процесс», процесс словно бы замедляется и незаметно для глаза умирает, а все остальное оказывается просто неинтересным, как воспоминания на поминках. Процесс – инореален, что не позволяет нам сказать: было это, значит, будет вот это. Мы не знаем, что будет, и то, что хорошо работает в одной системе, вовсе не обязательно будет с тем же успехом функционировать в другой. Но ведь процесс есть там и там? Едины ли механизмы процесса или, по крайней мере, процессов? Сам по себе процесс? Едина ли сущность процессов в отличных друг от друга содержательных сферах? Вот вопрос, который требует обширного философского анализа, который должен быть разрешен непременно.

Что подразумевают, когда говорят: «процесс»? «Процесс урегулирования», «процесс развития», «процесс пошел», «законотворческий процесс»… Везде проглядывается некая сложная система, претерпевающая динамические изменения. Именно эти положения мы ввели, когда определяли критерии процесса и системы. Почему используют одно и то же слово – «процесс», почему вне зависимости от того, что и где происходит, везде предполагается «процесс»? Просто ли это общее обозначение неизвестного, некая «сливная яма» для непонятного и необъяснимого, или это все-таки что-то действительно единое и общее? Если так, то внутренняя несодержательная организация всякого процесса должна быть сходной, однотипной. Сейчас самое время привлечь всю имеющуюся в нас убежденность в том, что мир – не исчадие хаоса или случайность в самом банальном смысле этого слова, а что это нечто действительно цельное. И если это возможно, то именно сейчас должно стать понятным, почему это так. Имманентно гармонична основная несодержательная целостность процесса, являющаяся сущностью всего в сущем (поскольку все есть процесс), что и гармонизирует странную многоликость содержательного от субмикромиров до супермакромира.

Что ж, приведенных положений при более-менее полном их осмыслении вполне достаточно для того, чтобы пояснить правомочность «метода принципа», и мы можем объяснить наконец, зачем выше шла речь об ассоциативном и экстраполяционном способах познания. Если мы избавимся от содержательности в указанных способах, то мы окажемся в качественно иной ситуации, нежели в той, что только что обсуждалась, когда мы говорили о несостоятельности содержательности. Понятно, что мы должны будем работать в терминах нового языка. А в чем же сама техника метода?

Механика его состоит в следующем: необходимо подобрать две содержательно совершенно отличные друг от друга системы и выявить в них синхронизирующие процессы (К.Г. Юнг использовал достаточно удачное понятие «синхронистичность»), психософия говорит еще об их резонансности, причем последнее и является действующим механизмом метода. Дело в том, что отдельно взятый процесс в лучшем случае может быть лишь хорошо содержательно описан, чего совершенно не достаточно для нужно-результатного влияния на него.