Философия с шуткой

Если Бог — это всё, говорят одни, значит, все вещи в мире тождественны друг другу. Бог есть во всем, возражают другие, но это не означает, что в мире все одинаково. «Не следует принимать змею за веревку, а веревку за змею», — заключает Раймундо Калье, пересказав древнеиндийскую притчу о человеке, неверно истолковавшем постулат о вездесущем божестве. Увидев бегущего слона, этот человек не стал уходить с дороги, хотя погонщик кричал ему: «Поберегись!» «Если Бог — это всё, — подумал наш герой, — стало быть, и я бог, и слон тоже. Не могу же я причинить вред самому себе». Увы, слон думал иначе и чуть не затоптал бедолагу. Через неделю, кое-как залечив сломанные ребра, он явился к своему учителю и пожаловался на слона. Наставник покачал головой:

— Бог — это все, а значит, и ты, и слон, и погонщик, предупреждавший тебя об опасности. Глупец, что же ты не послушал самого себя?

Человек, который считал, что мир нельзя изменить

Китайская философия не монолитна, в ней множество школ и направлений, но попробовать выделить основные тенденции все-таки можно. Например, поиск гармонии и душевного равновесия, восприятие человека как части природы и одновременно части общества, существование на первый взгляд противоположных постулатов, которые не исключают друг друга, а дополняют, и так далее.

Одним из величайших мыслителей, определивших развитие китайской культуры, был Конфуций (который, кстати, тоже родился в VI веке до нашей эры. Получается, что жителей Греции, Индии и Китая одновременно посетило философское настроение). Он полагал, что семейные отношения — модель общественных. Благополучие и семьи, и общества основано на почтении к старшим.

Конфуций считал, что судьба человека во многом зависит от его собственной воли и стремления к добру, и в то же время верил в предопределение. Мы вольны совершать поступки, исходя из добрых или дурных побуждений, учил он, однако результат все равно предопределен.

Один монах заметил с горькой иронией:

— Этот человек говорит, что мир не изменишь, но пробовать все-таки нужно.

Мудрые тоже плачут

Козни врагов вынудили Конфуция бежать из родного города. Ученики последовали за наставником. Путь оказался долгим, провизии было мало, и беглецам приходилось голодать. Один из них, не выдержав, возроптал:

— Учитель, неужели на долю мудрецов выпадают такие страдания?

— Разумеется, — ответил Конфуций. — И только глупцы так легко сдаются.

Сыновняя преданность

Конфуций не уставал повторять, что семья — это маленькая модель государства. Как-то раз он беседовал со знатным чужестранцем, который на все лады расхваливал порядки в своей стране.

— Мы столь высоко ценим добродетель, — рассказывал чужеземец, — что отцы выдают сыновей, когда те совершают преступления, а сыновья — отцов.

— А у нас, — ответил Конфуций, — отцы и сыновья покрывают друг друга. И мы тоже называем это добродетелью.

Семидесятилетний Конфуций

Конфуций считал, что «мудрость — это когда ты знаешь, что знаешь, и не знаешь, чего не знаешь». Еще он говорил:

— В пятнадцать лет я захотел учиться мудрости; в тридцать отыскал Путь; в сорок утратил сомнения; в пятьдесят постиг Небесный Закон; в шестьдесят довел до совершенства слух; а в семьдесят поступал, как велело сердце, и ни разу не ошибся.

Добродетель в хвосте у порока

Однажды правитель государства Вей, при дворе которого Конфуций провел несколько лет, пожелал, чтобы мудрец сопровождал его на прогулке, и приказал ему следовать за своим паланкином. Вместе с правителем ехала его фаворитка Нан-цзе, известная весьма вольным поведением.

Провожая процессию взглядами, люди говорили:

— Смотрите, вон добродетель плетется в хвосте у порока.

Мудрец и черепаха

Китайский философ, один из основателей даосизма, Чжуан-цзы жил в IV веке до нашей эры. О его жизни известно мало. Считается, что он был управляющим лаковой мануфактурой в своем родном городе, но бросил выгодную должность, дабы целиком посвятить себя философии. Молва о великом мудреце дошла до правителя царства Чу, и тот пожелал сделать Чжуан-цзы своим советником. Царские посланники разыскали философа и передали ему лестное предложение, но тот решительно его отклонил, а потом обратился к придворным с такой речью:

— Говорят, ваш царь владеет панцирем черепахи, умершей три тысячи лет назад. Еще говорят, что этот панцирь берегут как зеницу ока, обертывают в тончайшие полотна, а в урочный час разворачивают и предсказывают по нему будущее. Как вы думаете, что предпочла бы сама черепаха: умереть, чтобы ее панцирь сделался священной реликвией, или жить себе спокойно и плескаться в луже?

Царедворцы ответили, что черепаха, вне всякого сомнения, предпочла бы второе.

Тогда Чжуан-цзы произнес:

— Передайте царю, что я тоже предпочел бы еще немного поплескаться в луже.

Китайские тени