Философия саудаде

В противовес этому, однако, и несмотря на энергичный отказ от противоположного мнения Бруну и Пашкуайша о том, что Вселенная – это результат божественного падения, он, наоборот, считает, что Бог – это Дух в его полноте, абсолютная реальность Любви объединяющей, а не разлучающей, и гарантирующей единство, являющееся идеальным и живым, которое не может быть без творений, ибо «нет Бога без душ и душ без Бога»[15] и «мир без Бога останавливается, а Бог без мира засыпает»[16], что позволяет нам заключить, что в его метафизическом видении саудаде Бог, если бы не был Творцом, чувствовал бы саудаде по несуществующим творениям, или что Бог творит, чтобы не испытывать саудаде или сопротивляясь саудаде, то есть и для божества саудаде имеет глубокий смысл, являясь возвышенным и полным любви двигателем для творения.

Таким образом, вроде бы соглашаясь, как автор Двойной прогулки, с тем, что есть божественное саудаде или саудаде в Боге, философ придает ему совершенно другое значение благодаря метафизическому фундаменту своего креационистского мышления, а также другом представлении о Боге, его поддерживающем, о Боге, являющемся абсолютной и превосходной объединяющей силой любви, а не дефективным, падшим или несовершенным существом, подлежащим восстановлению реинтеграционной, ибо исполненной саудаде деятельностью человека.

Здесь требуется краткая пауза для рефлексии, чтобы прояснить главный вопрос философии саудаде и, в частности, мышления Пашкуайша, то есть определить, в какой мере саудосистскую память или воспоминание можно отождествить с платоновским воспоминанием. Действительно, если для таких мыслителей, как Леонарду Куимбра[17], Жуакин де Карвалью[18] и Антониу Диаш де Магальяйнш[19] важное различие разделяет эти две духовных реальности, для других, таких как Дон Франсишку Мануэл де Мелу[20] и Далила Перейра да Кошта[21], память о саудаде отождествляется с воспоминанием о первозданных месте и времени.

Философ-креационист, возражая против платоновской теории воспоминания, согласно которой «знать значит помнить», настаивал на том, что именно индивидуальное мышление создает категории мышления и знания, при этом знание чувственного мира заключается в том, что бессмертная душа входит в смертную материю, освещая ее мягким светом Духа, из-за чего знание – это всегда дело саудаде, ибо в нем соединяются память и творческая деятельность Духа и мышления.

В свою очередь, для мэтра из Коимбры разница между саудаде и платоновским воспоминанием состояла в том, что саудаде стоит перед миром личным и переживаемым, а не безличным миром объективных идей и форм, являющихся безразличными и универсально ценными. Поэтому предметы, на которые обращено саудаде, имеют реальную, а не чисто концептуальную или объяснительную ценность, ибо они являются чем-то существующим или существовавшим вне субъекта или независимо от него.

С другой стороны, для иезуитского философа основное различие между саудаде и платоновским воспоминанием состоит, во-первых, в том факте, что первое не подразумевает предсуществования, а во-вторых, саудаде, которое духовное существо испытывает спонтанно, является чувством неопределенным и недифференцированным, которое только очень несовершенным и неадекватным образом, путем аналогичного перенесения термина, может выражаться как универсальное воспоминание о полноте, поскольку исполненное саудаде воспоминание в большей степени, чем частный акт его, является онтологическим корнем этого акта.

Что касается противостоящей этому доктрины, то автор Любовной эпанафоры определяет саудаде как «живое желание, мучительное воспоминание о чем-то, к чему мы стремимся духовно и чего мы никогда не видели и не слышали и что для нас далеко и неопределенно». Утверждая это, великий писатель эпохи барокко, хотя и имплицитно, проводит различие между саудаде, предмет которого носит временный, мирской и случайный характер, и саудаде, предметом которого является Бог или Потерянный Рай, провозглашая или предчувствуя различие, которое Леонарду Куимбра проведет между двумя измерениями или двумя жизнями саудаде, имманентной и трансцендентной, и, как кажется, отождествит их в обоих случаях с платоновским воспоминанием.

Также вдохновенный мистический автор Встречи в ночи видит саудаде как воспоминание или память о первозданных месте и времени, дающих человеку доступ к существу или знанию, которыми он уже обладал в век Адама или рая и которые представляют собой силу, побеждающую эфемерное и далекое, соединяющую время и вечность, естественный и сверхъестественный миры.