Философия случая

В остальной части размышлений, озаглавленных «Искусство и технология», я написал много глупостей, сойдя с верного пути, основные ориентиры которого видны из приведенных цитат. Я тогда изучал больше симптомы новых недугов, чем их причины. За последние годы симптомы усилились, потому и причины болезней культуры стали более очевидны.

Быть личностью — то же, что обладать целостной памятью о собственном прошлом с его поворотными пунктами. А быть культурной группой — то же, что располагать коллективной памятью, в которой сохранилось все наиважнейшее: как доброе, так и злое. Но поскольку ни личность, ни группа по чисто физическим причинам не в состоянии запомнить все, что с ними когда-либо приключалось, то как память личная, так и память коллективная, обе функционируют селективно. Однако на этом модельное сходство между личностью и социальной группой заканчивается, потому что передача селектированных данных происходит в социальной группе иначе, нежели в мозгу индивидуума. Говоря несколько упрощенно, личность подвергается случайным флуктуациям (событиям) в полной пассивности, пока длится ее детство и созревание. Сознание же фиксирует при этом в памяти то, что наиболее интенсивно в нее проникает, будит наиболее сильные эмоции. Культура, напротив, будучи формой коллективной памяти, вместе с тем в полной мере является и фильтром. Когда она подверглась иерархизации, присущие ей ценности устанавливают предпочтения в процессе естественного отбора всего того, что подлежит отсеву (или наоборот, усвоению). Национальная культура смыкается с культурой общечеловеческой там, где инварианты человеческого состояния той и другой взаимно и с полной интенсивностью уподобляются и где тем самым сквозь все отличия чужой культуры от нашей мы учимся видеть черты сходства их обеих.

Если, таким образом, культура — это процесс, распространяющийся во времени и пространстве таким образом, что он выходит за рамки отдельных поколений, и если ее невозможно локализовать в библиотеках и головах экспертов, потому что она измеряется экстенсивностью общественного воздействия, исходящего их такого рода центров (взятых исключительно как источники передачи информации), — если все это так, то ключевым оказывается вопрос о механизмах происходящего в культуре отбора ценностей. Попытка ассимилировать «все» может только взорвать или парализовать культуру и тем самым прекратить ее функционирование как эффективной и активной памяти. Ибо к культуре мы обращаемся за указанием, куда повернуть, когда мы стоим в наших делах на распутье, и от культуры мы ожидаем в такой ситуации совета как помощи, а не мертвого набора сентенций и «красивых слов». Эмпирия, расширяя сферу нашего господства над явлениями, все чаще приводит нас на такие перепутья. Однако выбор дальнейшего пути уже не в ее компетенции — по крайней мере постольку, поскольку альтернатива вовлечена в конфликт между ценностями, а ведь так по существу бывает всегда.