Философия смерти и религия жизни. (Буддизм и христианство)

Ему нечего, поэтому, говорить о каких-либо нравственных принципах. Раcсуждая строго – логически, здесь нравственности не может быть совсем. А между тем ею особенно гордится буддизм и по мнению многих эта нравственность только немного ниже, если даже не выше христианской. Откуда же она взялась?

Она взялась не из логики учения, а из практики, жизни, из голоса непосредственного чувства.

Будда страдал и сострадал.

Найденные им пути выхода от страданий, вызвали сострадание к погибнувшим людям и дали учению соответствующую мораль – учение о сострадании. Сострадание к человеку при убеждении в бесконечных перерождениях его из одного существа в другое, – вызвало бережно сострадательное отношение ко всему живому.

Но это, как видите, мораль не выводная, не органически связанная с догмой, а мораль прикладная, мораль отступления от догмы, если хотите, греховная мораль, потому что проявление ее есть ничто иное, как сознательное продолжение и закрепление причинной связи явлений, отсрочка нирваны.

Конечно, для здравого смысла кажется чудовищным и невозможным учение буддизма об абсолютной пустоте всего сущего и требование его заглушить в себе индивидуальную жизнь во всей сумме ее душевных проявлений, чтобы догму пустоты осуществить и воплотить в практике жизни.

Но это факт, подтверждаемый священными книгами буддизма, подтверждаемый и теми путями спасения, который он указывает своим последователям. Буддизм выработал специальный путь для достижения своего идеала, это путь созерцаний, внутренних самоуглублений или диан, путь наискорейшего осуществления и воплощения теоретических положений буддизма. На низших дианах достигается отвращение к миру и способность к глубокому сосредоточению духа. Так напр., чтобы почувствовать омерзение к миру, надо настроить свой дух в тех мыслях, что все в мире действительно гадко, и не заслуживает того, чтобы к нему прилепляться и им услаждаться; буддисты учат представлять постепенно, то часть своего тела, то все тело, наконец, все окружающее и весь мир в виде червя опухоли, гниющей кости.

На высших ступенях созерцания буддист стремится к заглушению в себе всякой жизнедеятель­ности.

Буддист, по логике учения, должен вырвать из себя всякие жизненные проявления, все то, что может сделаться в окружающем причиною какого-либо действия и вызвать какое-либо следствие.

Это и достигается путем постепенных отвержений, путем постепенного отучения себя от всякого рода деятельности. Вот почему буддизм переполнен отрицательными требованиями и (почти) чужд положительных заповедей.

Не буду подробно знакомить с неведомой западному миру практикой буддийских созерцаний. Скажу только, что самое высшее созерцание есть то, где совершенно иссушается, заглушается душевная жизнь, достигается безразличие, беспризначность, где нет ни представления, ни непредставления.

Это созерцание, где душа сливается с пустотой. Состояние души, трудно понимаемое, очевидно на наш язык граничащее со смертью человека. „Кто достиг высшей страны нирваны, сознание того навсегда прерывается, подобно тому, как погасает свеча“. О таком говорят: он вошел в нирвану. Здесь буддизм приводит в исполнение предписанный себе смертный приговор. А. М. Позднеев, известный ученый монголист, во время своих путешествий по Монголии, видел созерцателей буддистов и при том не только одиноких отшельников, но и живущих целым монастырем. Это были живые мертвецы. Их ужасный, содрогающий сердце мертвенный вид он подробно описал в своей интересной книге: „Описание быта буддийских монастырей».

Но интересно то, что в самоуглублениях, близких к последнему высшему созерцанию, как описывают священные буддийские книги, обнаруживается в душе созерцателя (очевидно, под влиянием глубоких самоуглублений, когда раскрываются тайники души человеческой) особая жизнь, весьма ценная по своему содержанию: чувствуется независимость над окружающим, расширяется умственный кругозор, сердце загорается любовью ко всему живущему и жаждой спасения его. Высшим созерцаниям приписывается также дар чудотворений. Три из них, предшествующие четвертому, самому высшему и последнему, называются самади (созерцание) любви, милосердия и сострадания.

Созерцатель в них переживает высокие чувства радости и блаженства.

Эти факты, между прочим, дают нам возможность разрушить существующее в литературе по буддизму противоречие двоякого понимания состояния нирваны, – как ничтожества с одной стороны, и как блаженства с другой. По теоретическим и конечным практическим основам буддийская нирвана действительно есть ничтожество, пустота, но в промежуточных ступенях, при ее достижении, созерцатели испытывают спокойствие духа, как неизбежное следствие самоуглублений, а в некоторые моменты переживают и интенсивно радостные состояния. На основании этих последних переживаний составляются характеристики нирваны, как состояния радости и блаженства.