Философия убийства, или почему и как я убил Михаила Романова

С этим Василием Решетниковым мы жили вместе, в одной малюсенькой комнате. Я спал на самодельной кровати, а он спал на полу. Вместе и столовались. А стол наш состоял по большей части из куска хлеба, нескольких огурцов, яиц, да еще иногда и молока прикупали. /.../

2. Обезоружение казаков

На большой улице в доме, где раньше жил знаменитый инженер Назаров, убитый в 1905 г. рабочими, и в котором потом жили другие инженеры завода, а в 1917 г. жил главный доктор Браков, в доме, приспособленном совсем не для пробы пулеметов, ружей и револьверов, собраний Исполнительного Комитета, хранения оружий, патронов и т.д. и т.п., а чтобы мирно жить и изобретать возможности веселого времяпрепровождения, в этом доме поместился Исполнительный Комитет Мотовилихи.

Работа Исполнительного Комитета — это не работа простая и мирная, а работа боевая в двух направлениях: надо разрушать мир эксплуататорский и защищать возможность построения нового мира товарищеской солидарности.

Но эта работа слагалась из тысячи самых мельчайших дел. Тут все есть: экспроприация фабрик, заводов, магазинов, домов, переселение буржуазии, уплотнение инженеров, добывание продовольствия, топлива, сырья, товаров, вынесение приговоров провокаторам, шпикам, жандармам, обезоружение буржуазии и сторонников старого строя.

В Исполкоме было всегда много народа. Дежурные красногвардейцы иногда были вынуждены разгружать Исполком, сами разрешая многие вопросы или опрашивая посетителей, направляя их то к одному, то к другому товарищу по специальности.

Заседания Исполкома немыслимо было устроить днем, и они были всегда поздно вечером. Я был председателем. Решетников был выдвинут нами на пост председателя Городского Совета Перми. И после того, как мы расстались с Решетниковым, я переехал жить в Исполком: ближе к делу, думал я. Вначале спал на столах, без всякой постели, подложив под голову газету, укрывшись своим ватным пиджаком, а потом кто-то и откуда-то достал матрас, подушку и, наконец, кровать, и я устроился в одной из комнат.

Меня в Исполкоме не было тогда, когда я должен был выступать на митингах, собраниях, конференциях и т.д., а то все остальное время я был там.

Было это, кажется, в январе или в феврале 1918 г..[24] Сутолочный день. Входит секретарь, т.Туркин (надо сказать, что везде почти, где я был председателем, секретарем моим был всегда Михаил Туркин).

— Ты знаешь, Гавриил Ильич, там что-то неладное творится.

—Где?

— Да в Перми.

— А что там такое?

— Я хорошо не понял.

— Возьми трубку и поговори сам с ним.

— Да с кем, черт тебя подери?

— С Решетниковым. Беру трубку.

— Кто у телефона?

— Решетников. Здравствуй, Ильич.

— Здравствуй, Вася. Ну, что там такое? Туркин у тебя ничего не понял.

— Да я ему ничего и не рассказывал.

— Ну, так скажи.

— А вот что. Мы получили телеграмму, что по линии Вятка— Пермь движутся несколько ешалонов казаков. Ведут они себя вызывающе и прямо издевательски. Сегодня вечером они прибудут в Пермь. Как ты думаешь их укротить?

— Обезоружим, да и все.

— Не так-то легко. Во-первых, они слыхали о Мотовилихе. Их пугали уже ею. А второе, что они едут на охрану Николо уссурийской ж.д. и имеют мандат за подписью Ленина и главкома Крыленко, и потому начхать хотят на всех.

— Ну, а мы их чихалку сломим и обезоружим, а если надо и мандат отберем. /... /

3. Узнаю: Михаил Романов в Перми

От станции через дорогу наискосок Исполком. Соскакиваю из вагона и быстро направляюсь к дверям станции. Жены рабочих каким-то чудом узнали, что мы приезжаем, и густой толпой загораживают дорогу к дверям станции.

Вечереет. Серо. На станции зажгли огни.

— Ну, пропустите меня, что ли?

— Куда тебя денешь? Лезь в середку!

— Это в какую же?

— А в любую!

Балагурят и спешно расступаются.

Иду в Исполком. Доволен, что все обошлось лучше, чем ожидал. Без драки, без крови и без неурядиц. Улыбаюсь внутренне, когда вспоминаю злой взгляд Лукояновой:[25] привыкла уже быть большим начальством и вдруг сюрприз. Тоже авторитет боится потерять... Все авторитеты...

— Ну как, Гавриил Ильич, — встречает вопросом тов. Тур— Все хорошо. Лучше, чем ожидал. Я вот сейчас расскажу. А скажи ты сначала, нет ли чего неотложного?

— Есть разные мелочи. У тов. Веревкина жена родила и заболела чем-то. Д[окто]р прописал легкую пищу, а Фоминых почему-то не выдает ни рису, ни сахару, ни белой муки.

— А ты?

— Что я? Я позвонил ему, а его не было, в город уехал, другие же ничего не знают.

— Выходит, что человек помереть может, прежде чем получит у нас что надо. Ну, Миша, а если бы я два дня не приехал и она бы померла. Какое впечатление составится у рабочих о нас? Ты напиши записку от меня, да выругай их как надо.

— Хорошо. Еще вот есть. Лебедева приходила от имени женщин просить тебя прочитать реферат «Зарождение человеческого общества»,[26] такой же, какой ты читал для ответственных работников.

— Ну, это не спешно. Напомни потом. Еще?

— Телефонограмма от губвоенкома Лукоянова[27] с просьбой немедленно сообщить, какое и сколько оружия имеет мотовилихинский Исполком.

— А зачем это ему?

— Не знаю.