Философия в будуаре

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ, (рассматривая ягодицы Эжени.) - Бедняжка, её зад весь в крови! Бестия, какое наслаждение ты получаешь, целуя следы своей жестокости!

ДОЛЬМАНСЕ, (дроча себя.) - Да, я этого не скрываю, и моё наслаждение было бы куда жарче, если бы раны были более глубокими.

ЭЖЕНИ. - Вы настоящее чудовище!

ДОЛЬМАНСЕ. - Да, действительно.

ШЕВАЛЬЕ. - Он хотя бы честно признаётся.

ДОЛЬМАНСЕ. - Ну-ка, поеби её в жопу, шевалье.

ШЕВАЛЬЕ. - Держи её, и я окажусь в ней в три толчка.

ЭЖЕНИ. - О господи! Он у вас толще, чем у Дольмансе... Шевалье, вы меня разрываете!.. Медленнее, умоляю вас!..

ШЕВАЛЬЕ. - Это невозможно, мой ангел. Я должен достичь цели... Поймите, на меня смотрит мой наставник, и я должен позаботиться как о его репутации, так и о своей.

ДОЛЬМАНСЕ. - Весь там... Обожаю созерцать как волосы хуя трутся о края ануса... Давайте, мадам, выебите своего брата в жопу... А вот хуй Огюстэна, готовый восхитительно в вас войти, а уж я, клянусь, не пощажу вашего ёбаря...

Отлично! Мне кажется, что мы славно нанизали чётки. А теперь - ни о чём не думать, кроме как о том, чтобы кончить.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Посмотрите на нашу маленькую блядь! Как она подмахивает!

ЭЖЕНИ. - Разве это моя вина? Я умираю от наслаждения! Эта порка... этот огромный хуй... и любезный шевалье, который дрочит меня всё это время! Моя дорогая, я больше не могу!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Господи Иисусе! И я кончаю!

ДОЛЬМАНСЕ. - Побольше сплочённости, друзья мои! Дайте мне ещё две минуты, я вас догоню, и мы кончим вместе!

ШЕВАЛЬЕ. - Поздно, моё семя течёт в жопу прекрасной Эжени... Я умираю! О Всемогущий, разъеби тебя в зад! Какое наслаждение!..

ДОЛЬМАНСЕ. - Я вас нагоняю, друзья... Я прямо за вами... Малафья затмила мне свет...

ОГЮСТЭН. - И мне!.. и мне!..

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Вот это действо!.. Этот бугр заполнил всю мою жопу...

ШЕВАЛЬЕ. - К биде, сударыни! К биде!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Ну уж нет, я это люблю. Мне приятно чувствовать сперму у себя в жопе, и я стараюсь держать её там как можно дольше.

ЭЖЕНИ. - Хватит, больше не могу... Друзья мои, скажите мне, всегда ли женщина должна соглашаться на предложение ебаться?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Всегда, душечка, без исключений. Более того, она должна требовать от всякого, кого она использует, применять этот восхитительный способ ебли. Но если она зависит от того, с кем она развлекается, если она надеется получить от него услуги, подарки, благодарности, пусть она придержит своё желание и не даёт свою жопу задарма. Уступай только после настояний, молений, ублажений. Нет такого мужчины среди тех, кто обладает вкусом, который бы не отдал всё ради женщины, достаточно смышлёной, чтобы отказывать ему лишь для того, чтобы разжечь его ещё больше.

Она вытянет из него всё, что пожелает, поскольку она владеет искусством уступать только в нужный момент.

ДОЛЬМАНСЕ. - Ну как, ангелочек, вы уверовали? Вы уже не думаете, что содомия - преступление?

ЭЖЕНИ. - Даже если бы и была, какая разница? Разве вы не показали мне иллюзорность преступления? Отныне только редчайшие поступки я смогу назвать преступными.

ДОЛЬМАНСЕ. - Преступления нет ни в чём, дорогая девочка, что бы это ни было. Даже в самом чудовищном деянии есть какая-то польза, не так ли?

ЭЖЕНИ. - Кто ж это отрицает?

ДОЛЬМАНСЕ. - Вот с этой-то минуты оно и перестаёт быть преступлением, ибо для того, чтобы нанесение увечья стало преступлением, нужно прежде всего продемонстрировать, что человек, которому нанесено увечье, является более важным и ценным для Природы, чем человек, нанёсший увечье и служащий ей.

А так как все индивидуумы имеют в её глазах одинаковую значимость, то невозможно, чтобы у неё было к кому-нибудь предпочтение. Таким образом, деяние, которое приносит радость одному, принося страдание другому, является для Природы совершенно безразличным.

ЭЖЕНИ. - Но если бы это деяние нанесло вред очень большому количеству людей... и если бы оно дало нам очень незначительное удовольствие, разве не ужасно будет совершать его?

ДОЛЬМАНСЕ. - Вовсе нет, поскольку невозможно сравнивать то, что ощущают другие, с тем, что чувствуешь ты. Самые жуткие муки других, конечно же, ничего не значат для нас, но самые слабые ощущения удовольствия, испытываемые нами, трогают нас. И поэтому мы, при любых обстоятельствах, должны предпочитать самое крохотное возбуждение, зачаровывающее нас, сколь угодно огромному количеству людских страданий, которые нас не касаются. И далее, если так случится, что специфика какого-либо нашего органа или какая-то необычность нашего характера возжелает, как это часто происходит, страданий наших ближних, то кто тогда посмеет сомневаться, что мы безусловно должны предпочесть мучения других, которые доставляют нам удовольствие, отсутствию мучений у них, ибо оно для нас выразится в нашей неудовлетворённости?