Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)

Навлекать опалу на убийство и жестоко за него карать – крайне опасно. Возвышенный дух республиканца нуждается в определенной доле жестокости: стоит республиканцу немного расслабиться – он теряет силу, рискуя быть порабощенным. Здесь напрашивается одна необычная, хотя и вполне справедливая мысль; пусть кому-то она покажется дерзкой, я тем не менее выскажу ее. Нация, которая начинает самоопределяться с республиканского образа правления, выстаивает именно с помощью добродетелей – желая достигнуть большего, всегда начинают с меньшего; что же касается нации достаточно старой и испорченной, мужественно сбросившей ярмо монархии ради утверждения республики, то такая нация удержится только на многочисленных преступлениях; она уже приучена к злодействам и, пытаясь перейти от преступления к добродетели, то есть от состояния буйства к состоянию кротости, неизбежно впадет в инертность – и бездеятельность приведет к краху государства. Во что превратится дерево, извлеченное из плодородной почвы и пересаженное на иссохшую песчаную равнину? Любые интеллектуальные рассуждения подчинены физическим законам природы, поэтому сравнения сельскохозяйственного толка уместны в области морали.

Каждый день безнаказанно совершают убийства дикари – самые независимые из людей, ближе всех стоящие к природе. В Спарте, в Лакедемоне преследовали илотов, подобно тому как у нас, во Франции, охотятся на куропаток. Чем свободнее народ, тем благосклоннее он относится к убийству. В Минданао того, кто намеревается совершить убийство, возводят в ранг храбрецов: он даже награждается тюрбаном; карагуосы удостаивают такого головного убора за убийство семи человек; жители острова Борнео верят: те, кого они предадут смерти, станут прислуживать им в загробном мире; благочестивые испанцы давали обет святому Иакову Галисийскому убивать ежедневно по двенадцать американцев; в королевстве Тангут выбирают сильного и крепкого молодого человека, которому в определенные дни года разрешается убивать всякого, кто встретится ему на пути. Трудно отыскать более рьяных сторонников убийства, чем евреи. Оно прослеживается во всех видах, на каждой странице их истории.

Император и мандарины Китая время от времени предпринимают меры для возбуждения народного негодования, в результате таких маневров они зарабатывают право на устройство безжалостной резни. Когда этот мягкий, изнеженный народ делает попытку сбросить с себя иго тиранов, он, в свою очередь, на еще более законном основании приканчивает своих мучителей; таким образом, убийство торжествует и в том, и в другом случае, просто жертвы меняются местами: сначала оно на радость одним, затем осчастливливает других.

Множеству народов присуще терпимое отношение к публичным убийствам: они совершенно беспрепятственно осуществляются в Генуе, Венеции, Неаполе и на всей территории Албании; в Кашао, на берегу реки Сан-Доминго, убийцы, облаченные в особые ритуальные костюмы, по вашему приказу и на ваших глазах перережут горло тому, на кого вы им укажете; индонезийцы, готовясь к совершению убийства, обкуриваются опиумом, после чего мчатся по улицам, истребляя все, что встретится на их пути; английские путешественники не раз встречались с такой манией в Батавии.

Никто не окружен таким ореолом блеска и свободы, как величественные в своей жестокости римляне! Боевой дух нации поддерживался зрелищем битв гладиаторов; убийство превращалось в игру, воинственность – в привычку. Двенадцать-пятнадцать сотен жертв ежедневно наполняли арену цирка, и женщины, по природе более жестокие, чем мужчины, требовали, чтобы умирающие падали грациозно и в предсмертных конвульсиях принимали живописные позы. От гладиаторов римляне перешли к новому удовольствию: на глазах зрителей перерезали друг другу горло карлики. Когда же христианский культ отравил весь мир проповедями о том, что убивать друг друга – зло, римляне тотчас оказались под властью тиранов: так герои мира стали игрушками в чужих руках.

Люди всей земли справедливо полагают: убийца, сумевший подавить свою чувствительность настолько, чтобы поднять руку на себе подобного и пренебречь опасностью возмездия как со стороны общества, так и со стороны частного лица, – человек совершенно неустрашимый, а значит чрезвычайно полезный для воинственного или республиканского государства.