Философия в систематическом изложении (сборник)

Отсюда вытекает, что философия предполагает еще другие способности, кроме тех, которые требуются научным исследованием. Если для последнего требуются прежде всего терпеливое собирание, критическое констатирование, отделяющее анализирование, образование определенных понятий, точная постановка вопросов, внимательность и вдумчивость, то для философии прежде всего и преимущественно требуются склонность и сила «всеобозрения», как выражается Платон, отец западной философии: философ это всевидец, его особенное дарование состоит в том, что он видит целое, стремится к единству. Способности научного исследователя, понятно, также должны иметься у философа, он должен быть знаком и с научной работой; если теперь уже невозможно прежнее состояние совершенного единства философии и науки, как оно воплощено в Аристотеле, организаторе и суверенном властелине всей современной ему научной работы, то все же философ, который не работал серьезно на каком-либо научном поприще, не создаст ничего значительного и не займет крупного положения. Но то особенное, что делает философа философом, лежит все же в ином – в силе и смелости создания целого, мирового здания, если угодно так выразиться. А для этого, кроме сильного логического мышления, необходима хоть доля поэтической интуиции и подвижной фантазии, которая раскрывает в различнейших вещах единство и связует вместе самое отдаленное и разрозненное. И на самом деле мы у всех великих философов, от Платона и до Шопенгауэра, находим нечто родственное живой творческой силе поэтов; следы этого приметны и у таких людей, как Аристотель или Спиноза, хотя им и чужда поэтическая склонность к образам; наконец, мы это видим даже у Канта, по крайней мере в форме большой архитектонической способности.

Затем к числу субъективных предпосылок философии относится еще одна, а именно сила великого хотения. Задача истолкования жизни, поставленная философу и самым тесным образом связанная с истолкованием мира, вернее, образующая его исходную точку, всегда будет исходить из идеи совершенного, которую философ носит в себе. Но сила идеи проистекает от воли. Так великий философ становится творцом жизни и пророком, видящим образ грядущего и содействующим его наступлению; его задушевное слово, покоряющее сердца слушателей «силой первичной привлекательности», определяет внутреннюю форму народов и эпох. Вспомним, например, великих мудрецов древности или Канта, идеи которого достигли пророческой силы в философии Фихте. Этот момент свойственен также и Шопенгауэру; он, наконец, проявляется и в могучем пафосе Ницше: пред нами философ-творец, указывающий путь мышлению и хотению своей эпохи; Ницше недоставало только благоразумия, без которого невозможно никакое длительное влияние.

Из всего этого ясно, что философия по природе своей находится в ином отношении к общей культуре и образованию, чем отдельные науки. В то время, как отдельная наука может удовольствоваться обращением к небольшому кругу посвященных, специалистов, зная, что предпосылки полного ее понимания не могут быть общим достоянием, философия необходимо стремится к всеобщему воздействию, и если она не встречает сочувствия у современников, то чрез головы живущих она обращается к грядущим поколениям. Философия, обращающаяся только к специалистам, к «специалистам по философии», – это абсурд; «профессиональная философия» – это примерно то же самое, что «профессиональная поэзия» или «профессиональная набожность». Настоящая философия всегда стремилась стать в конце концов всеобщим миросозерцанием и жизнепониманием. Кант и Спиноза тоже отнюдь не желали отказаться от этого; несмотря на то, что оболочка их системы крепка и колюча, они оба безусловно верили в то, что их мысли получат распространение за пределами школьной философии, они верили в возможность повлиять своими мыслями на общий ход мыслей. Хотя и верно сказал Платон, что масса не может состоять из философов-мыслителей, но последние излучения философских мыслей и до нее доходят, и на нее влияют. Они создают духовную атмосферу, от воздействия которой никто не может укрыться. Никогда это так ясно не сказалось, как в XVIII столетии, этом saeculum philosophicum; духовная атмосфера этого века, которая известна под именем Просвещения, состоит ведь не в чем ином, как в совокупном влиянии новых философов: Декарта и Спинозы, Лейбница и Вольфа, Локка и Шефтсбери. Вся литература, все развитие общественной жизни, государства и права, Вольтер и Руссо, Фридрих Великий и Французская революция – все находится под влиянием философии, этой настоящей владычицы мира, и первые люди эпохи почитают за честь проводить ее мысли в действительность.