Философская антропология. Исторические предпосылки и современное состояние

Так, Никола Аббаньяно исходит из абсолютно экзистенциалистских посылок. Человеку него не имеет никакой определенной природы — ни в духе философии сущностей, ни в духе натурализма. Природа человека — сплошная проблема. Человек не есть ни разум, ни инстинкт, ни что-либо еще. Никакое определение к нему не применимо. Он — ни ангел, ни животное. Скорее, он постоянно находится в ситуации выбора между всеми возможными определениями. По мнению Аббаньяно, возможны два противоположных пути в антропологии: исходящий из необходимости и исходящий из проблематичности. Если при первом подходе человеческая жизнь представляется строго упорядоченным процессом, в котором все заранее предопределено и подготовлено, то при втором, и только при втором, схватывается подлинная временность человека; здесь признаются в своем значении лишь случайность и подлинная судьба. Таким образом, только подход к человеку, исходящий из проблематичности его, позволяет понять человека в его живой свободе, в открытости всех лежащих передним возможностей. Но и эти определения для Аббаньяно — лишь предпосылки, в которых может активно развернуться подлинное человеческое бытие. Только благодаря этой активности, благодаря ориентации всех этих конституирующих сил на будущее дело становления и формирования, объединяющей все, субъект создает себя в подлинном смысле. Только таким путем он действительно становится «я», то есть таким единством, которое не утрачивается в потоке повседневного становления, а задает себе форму и образ.

Под сильным влиянием экзистенциализма находится и антропология Николая Бердяева. Постановка проблемы человека для него является в то же время постановкой вопроса о свободе, личности, творчестве, духе, истории. Исходный пункт его философствования — первичность свободы по отношению к бытию. Свобода не может быть детерминирована никаким бытием, а также Богом. Поэтому субъект имеет явный приоритет перед объектом. В человеке как субъекте открывается смысл бытия. В объекте, напротив, внутреннее существование скрыто. Субъект, однако, не есть лишь индивидуальная, изолированная экзистенция. Он способен вступать в коммуникацию с «другим». По мнению Бердяева, отношение с другими людьми следует понимать диалектически. Это означает, с одной стороны, невозможность растворения партнеров по коммуникации друг в друге (опасность иррационализма). С другой стороны, они не могут быть обречены и на полную индивидуалистическую разъединенность. Таким образом, здесь выбрана середина между крайностями. Субъективность получает не только негативную определенность — через отсутствие всякой объективной детерминации, но также и позитивную — через творчество. Человек призван к творческой деятельности в мире и продолжает божественное дело творения. Мир не закончен, человек в своей свободе продолжает придавать ему форму.

И у Мартина Бубера человек достигает подлинного самопостижения только тогда, когда высвобождается из-под власти общих порядков, в которые он заключен, словно в тюрьму. До своей подлинной сущности доходит лишь индивидуальный человек, не способный обрести никакого пристанища в неизменной, вневременной системе, а потому становящийся проблемой сам. Но при этом человеку присуща способность открываться для живой встречи с окружающим его миром. Конкретно это происходит по трем основным направлениям: с миром и вещами человек встречается в искусстве, с другими людьми — в любви, а с последней тайной бытия — в религиозной жизни. Человек никогда не может целиком и полностью стать самим собой, если находится только в отношении к самому себе и не встречает «другого». «Мы» — изначально, разделение на «я» и «ты» произошло потом. Бубер тоже полагает, что человек, утратив объективный порядок, лишившись его прикрытия и защиты, должен создавать новые структуры сам. Но Бубер предостерегает, говоря, что эти новые структуры могут застыть, окаменеть, что снова может задушить живую свобода.

До крайности доходит в отбрасывании общезначимых норм и сущностей Альбер Камю. Согласно его учению, нет никакого заранее заданного смысла жизни. Человеческое существование принципиально абсурдно. Все обоснования человеческого бытия и действия ссылками на строго определенный строй ценностей, по его мнению, надо рассматривать как иллюзии. Мы живем в совершенно хаотичном мире, в котором абсолютно господствует случай. Человеческое существование не имеет никакой объективной опоры. Между отдельными экзистенциями, правда, тоже нет никакой подлинной коммуникации, но они все же связаны совместной борьбой против абсурдности. Пожалуй, эта борьба в конечном счете безнадежна. Человек не может своими силами установить новый общезначимый порядок ценностей. Бунт человека против абсурда может лишь на время отвоевать у хаоса что-то устойчивое, но оно снова тонет в хаосе. В бесперспективной своей борьбе против бессмысленности бытия человек может лишь придать смысл той или иной отдельной ситуации, в которой находится, но этот смысл тотчас же опять превращается в ничто.