Философская эволюция Ж.-П. Сартра

Как видим, отвлеченные рассуждения Сартра имеют непосредственный и однозначный политический смысл, направленный на дискредитацию партийности и восхваление антипартийности. Однако «диалектика» Сартра Хромает здесь на обе ноги. Антиномия группа — партия есть произвольная игра противоположностями, а не отражение реальной диалектики взаимоотношения массы — партия. «Окостенение» партии Сартр как истый гегельянец дедуцирует из имеющегося у него понятия о ней. Поэтому все его рассуждение заранее предполагает то, что еще нужно доказать. Понятие партии следует вырабатывать не с помощью феноменологической интуиции общей сущности «партийности», а на основе реального исторического опыта.

Если подойти к этому вопросу с научной точки зрения, опираясь на факты без всяких посторонних прибавлений, как того требует материалистическая теория, то будет ясно, что нет никакой фатальной предопределенности в судьбе партий и что эта судьба зависит от обстоятельств классовой борьбы. Бывали революционные партии, сраженные контрреволюцией во цвете лет, как, например, якобинцы, разгромленные после 9 термидора. Были и есть партии, которые действительно умирали заживо и превращались в формально-механическую машину голосования, что и вызвало крах II Интернационала, или партии, поющие с чужого голоса, как, например, инспирированные маоистами группки «параллельных компартий» в ряде стран.

Были и есть, наконец, партии, которые подобно живому организму, осуществляющему обмен веществ с окружающей средой, сохраняют и умножают свою силу путем непрестанного контакта с классом и массами, не отчуждая себя от классовой базы, а, наоборот, постоянно поддерживая обратную связь с ней. Такие партии на самом деле воплощают в себе диалектику социального движения и являются динамическим фактором общества. Критерием же благополучия или неблагополучия партийных рядов является способность вести эффективную политику и занимать правильную позицию по узловым вопросам дня. Десяти лет не прошло с тех пор, как Сартр признавал за Французской компартией способность правильной политической ориентации. Теперь он думает иначе. Изменилась, однако, не ФКП, изменился Сартр, и, к сожалению, не в лучшую сторону.

Он с презрением называет «идеологией» стремление коммунистических партий принимать во внимание политическую реальность и объективные тенденции социального развития и восторгается «инсургентами мая» за то, что детонатором их движения «было не сознание эксплуатации, но сознание их собственной силы и их собственных возможностей»[121]. Но ему следовало бы учитывать, что в политике субъективное ощущение силы и «возможностей» много раз бывало причиной самых тяжелых поражений. Еще Гегель понимал, что надо отличать абстрактную возможность как субъективное стремление к цели от реальной возможности, возникающей тогда, когда налицо соответствующие условия. Коммунисты не хуже Сартра знают, что политика требует смелости и невозможна без риска, но смелость не должна быть безрассудной, а риск должен быть оправданным и целесообразным. Конечно, если реакция в силу каких-то удачных маневров вынудит принять бой в невыгодной ситуации, коммунисты не капитулируют, а будут продолжать борьбу. История коммунистического движения полна примеров такого рода. Но встать на путь несвоевременного и не пользующегося поддержкой масс выступления — значит проявить политическую безответственность и облегчить реакции ее черное дело. Путч остается путчем, даже если его организаторы прикрываются социалистическими идеалами и владеют марксистской фразеологией.

Волюнтаристические теоретические установки Сартра, особенно заметно проявившиеся в «Критике диалектического разума», привели его на практике к поддержке авантюризма и даже к обоснованию раскола революционного движения, ибо он предлагает создавать «контрорганизацию класса», причем «контр» относится к существующим коммунистическим партиям. И здесь его позиция смыкается с той раскольнической политикой, которую уже на протяжении полутора десятилетий ведут маоисты. На страницах «Тан модерн» регулярно появляются статьи, в которых «наводятся мосты» от «европейской левой» к «марксизму Мао». Авторы их, в основном члены той же самой группы «Манифесте», силятся создать у читателей впечатление, что «маоистский марксизм» в гораздо большей степени подходит к условиям развитых капиталистических стран, чем подлинный марксизм-ленинизм.