Философская сказка

Она одарила барона широкой улыбкой, не дожидаясь приглашения, вошла в прихожую и по-хозяйски огляделась.

— Вот, значит, — сказала она. — Я — Мариетта, племянница Эжени. Тетя пока не может приехать. Никак. Мама моя все хворает. В больнице она. Восьмой ребенок, сами понимаете. По мне, лучше б ему вовсе не родиться. Главное, в деревне у нас больше никогошеньки, и помочь-то некому. Вот я и подумала, может, я вас выручу, буду тут пока вместо нее.

— Вы? Вместо Эжени? Собственно… почему бы нет?

К барону вернулась его самоуверенность; чудеса лавиной ворвались в его жизнь, и он стал прежним Тетеревком.

— Что ж, все-таки разнообразие. А… Это Эжени вас прислала?

— Ну… не совсем. Я ей говорю: давайте, поеду. А она плечами пожала. От тебя, сказала, все равно проку не будет.

— Подумать только!

— Ну да, правда же? А потом, вы ж понимаете, жизнь у нас в Пре! Я восемнадцать лет это терплю!

— Восемнадцать лет? — удивился барон. — А где же вы были раньше?

— Раньше? Да не родилась еще!

— Ах вот как!

— Ну, я и решила — такой случай никак нельзя упустить. Собралась и поехала, никому ничего не сказала. Только записку в кухне на столе оставила: мол, еду помогать мадам баронессе.

— Отлично, отлично.

— А как вы думаете, мадам захочет, чтоб я осталась?

— Наверное. То есть, наверное, нет. Но здесь я решаю, не так ли? А я говорю: все в порядке, решено и подписано, вы наняты. Берите-ка вашу амуницию, я покажу вам, где вы будете квартировать. Или нет, давайте сперва посмотрим дом. Вот мой кабинет. Здесь всегда чересчур ретиво убираются. Ворошат мои бумаги, я потом ничего не могу найти. На этой фотографии — мой отец, генерал де Сен-Фюрси. А это я в чине лейтенанта. Мне тогда было двадцать лет.

Мариетта взяла фотографию в руки.

— Ох, как же месье изменился! Надо же! Ни в жизнь бы не узнала. Такой был молоденький, такой красавчик!

— Конечно, это естественно в таком возрасте.

— И что только годы с людьми делают!

— Ладно, ладно, довольно.

— Только знаете что, — поторопилась добавить Мариетта, — по мне вы теперь лучше.

— Очень мило с вашей стороны.

— По мне если мужчина совсем еще юнец, так это и не мужчина вовсе.

— Я тоже так думаю. Браво, браво. Прошу сюда, вернемся в прихожую и пройдем в столовую.

Он галантно посторонился, пропуская девушку, и едва не налетел на нее, так как она остановилась перед высокой темной фигурой. Барон в своем упоении почти позабыл о жене.

— А, вот и ты дорогая, здравствуй, — поспешно сказал он. — Это Мариетта. Ее тетя Эжени еще не может оставить ее мать. Вот она и приехала нам помочь. Очень мило, правда?

— Очень мило, — согласилась баронесса ледяным тоном.

— А потом, не правда ли, молодое существо в доме — это внесет приятное разнообразие в нашу жизнь.

— Благодарю вас, Гийом.

— Но, дорогая, я вовсе не имел в виду вас. Я думал… я думал об Эжени.

— Может быть, еще и о себе немного.

— О себе?

Пропустив обеих женщин вперед, барон остановился перед зеркалом.

— Подумать о себе? — пробормотал он. — Для разнообразия. Помолодеть. Снова стать двадцатилетним лейтенантом? Почему бы нет?

* * *

В последовавшие за этим недели барон поспешил развить и закрепить первый легкий успех, дарованный ему случаем. Это было нетрудно, тем более, что баронесса третировала Мариетту, содрогаясь от праведного негодования, к тому же со дня на день девушке грозило возвращение Эжени, и барон стал для нее единственной защитой. Должно быть, со стороны баронессы было бы разумнее не отталкивать Мариетту, целиком и полностью предоставляя ее мужу; возможно, она и сама это понимала. Но слишком уж сильны были эмоции, которые вызывала у нее "эта потаскушка", чтобы проявить себя хоть чуточку психологом.

Тетеревок же, напротив, в достаточной мере сохранял хладнокровие, соблюдая, по крайней мере, внешние приличия. Правда, Мариетта нередко, уходя за покупками, отсутствовала гораздо дольше, чем следовало бы, и как будто случайно барона не бывало дома в это же самое время. Но авансы его оставались в тайне, хотя иногда внезапно становились явными для жены, подобно взрывам бомб замедленного действия. Так, однажды он привел юную крестьяночку к Роже, единственному в округе дамскому мастеру, и принес образец — фото Сесиль Обри в "Синей Бороде". Возмущению баронессы не было границ, когда она увидела в своем доме очаровательное создание с маникюром, макияжем и обильно залитой лаком прической; разумеется, ей сразу стало ясно, кто был "deus ex machina" этого чудесного превращения.

Наконец она решилась, призвав на помощь все свое благоразумие и терпение, сердечно, но серьезно поговорить с мужем. Самым подходящим моментом было послеобеденное время, когда Мариетта, протараторив: "Доброй ночи, м'сье, м'дам", — уходила к себе. Баронесса дождалась, когда наверху хлопнула дверь, и открыла было рот, чтобы обратиться к мужу, который сидел напротив нее с газетой, скрестив свои худые, жилистые ноги. Но именно в эту минуту из комнаты Мариетты донеслась музыка, и неистовые ритмы джаза заполнили весь дом.

— Что это такое? — ахнула баронесса.

— Новоорлеанский джаз, — ответил ей барон, не поднимая глаз от газеты.