Философские исследования

И затем было бы возможно сказать: «Идет дождь, но я этому не верю», или: «Мне кажется, что мое эго верит этому, но это не так». Следовало бы заполнить картину поведением, указывающим, что двое людей говорят моим ртом.

Даже в самом допущении заключена иная схема, чем ты думаешь.

Когда говоришь: «Допустим, я верю…», ты предполагаешь полную грамматику слова «верить», обычное употребление, которым ты овладел. – Ты не предполагаешь некоего состояния дел, которое, так сказать, представляет тебе однозначно картина, и ты способен дополнить гипотетическое употребление некоторым положительным употреблением помимо обычного. – Ты не знал бы вообще, что предполагаешь (то есть, например, что следовало бы из такого допущения), не будь ты уже знаком с употреблением слова «вера».

Подумай о выражении «Я говорю…», например, «Я говорю, что сегодня будет дождь», которое значит то же самое, что утверждение «Будет дождь». «Он говорит, что это будет…» означает приблизительно «Он верит, что это будет…» А «Допустим, я говорю…» не означает: допустим, сегодня будет дождь.

Различные понятия здесь соприкасаются и вместе проходят часть пути. Но не стоит считать все линии кругами.

Рассмотрим и такое недо-предложение: «Дождь может идти, но не идет».

Здесь следует быть настороже и не утверждать, будто «Дождь может идти» на самом деле означает «Я думаю, что будет дождь». Ведь почему бы не наоборот, почему под последним не может пониматься первое?

Не считай неуверенное утверждение утверждением неуверенности.

XI

Два употребления слова «видеть».

Первое: «Что ты видишь?» – «Я вижу это» (и затем описание, рисунок, копия). Второе: «Я вижу сходство двух этих лиц» – позволяет человеку, которому я так говорю, увидеть лица столь же ясно, как вижу их я сам.

Важно различие категорий между двумя «предметами» видения.

Кто-то мог бы точно изобразить два лица, а другой заметить в рисунке сходство, которого не увидел первый.

Я смотрю на лицо и вдруг замечаю его сходство с другим. Я вижу, что оно не изменилось; и все же я вижу его иначе. Я назову этот опыт: «заметить аспект».

Его причины представляют интерес для психологов.

Мы интересуемся самим понятием и его местом среди понятий опыта.

Вообрази иллюстрацию, появляющуюся в нескольких местах в книге, например, в учебнике. В соответствующем тексте всякий раз рассматривается нечто новое: то стеклянный куб, то перевернутая открытая коробка, то проволочная конструкция такой формы, то три доски под прямым углом. И всякий раз текст предлагает истолкование иллюстрации.

Но мы можем и увидеть иллюстрацию то как одно, то как другое. – Значит, мы истолковываем ее и видим так, как истолковываем.

Здесь, пожалуй, можно бы ответить: описание того, что воспринято непосредственно, то есть зрительного опыта посредством истолкования, есть косвенное описание. «Я вижу в фигуре коробку» означает: я получил особый зрительный опыт, который я переживаю всякий раз, когда истолковываю фигуру как коробку или когда смотрю на коробку. Но будь это так, мне бы следовало знать об этом. Следовало бы уметь обращаться к опыту напрямую, не только косвенно. (Ведь я могу говорить о красном, не называя его цветом крови.)

Я назову следующую фигуру, взятую у Ястрова[39], уткозайцем. В ней можно разглядеть и голову зайца, и голову утки.

И я должен различать между «непрерывным видением» аспекта и «озарением» аспекта.

Картину могли мне показать, а я никогда не увидел бы в ней ничего, кроме зайца.

Здесь полезно ввести понятие картины-объекта. К примеру, было бы «лицом-образом».

В некотором отношении я воспринимаю это как человеческое лицу. Я могу изучить его выражение, могу реагировать на него как на выражение человеческого лица. Ребенок может разговаривать с картинами-людьми и картинами-животными, может относиться к ним так, как относится к куклам.

Возможно, теперь я увижу изначально в УЗ просто образ зайца. То есть, если спросят: «Что это?» или: «Что ты видишь здесь?», я отвечу: «Образ зайца». Если меня и далее будут спрашивать, что это, я должен объяснить, указав на многочисленные изображения зайцев, быть может, также и на реальных зайцев, поведать об их повадках или же воспроизвести какого-нибудь зайца.

Я не должен отвечать на вопрос: «Что ты видишь здесь?» такими словами: «Теперь я вижу образ зайца». Я должен просто описать свое восприятие; как если бы я сказал: «Я вижу там красный круг».

Тем не менее кто-то может сказать обо мне: «Он видит в этой фигуре образ зайца».

Для меня имело бы не больше смысла говорить: «Теперь я вижу в этом…», чем сказать при виде ножа и вилки: «Теперь я вижу в этом нож и вилку». Это выражение было бы понятно не более, чем: «Теперь это вилка» или: «Это может быть и вилкой».

Не «принимают» за столовый прибор для еды то, что известно как столовый прибор; не более чем пытаются двигать ртом за едой или намереваются им двигать.

Если говоришь: «Теперь это для меня – лицо», мы можем спросить: «На какое изменение ты намекаешь»?