Философские пропасти

Для брахманизма смерть, как и весь видимый мир, - майя, обманчивая реальность, небытие, неэкзистенция. Проблема смерти подпадает под некую категорию самозваных реальностей, которые надо превозмочь силой своей воли. Весь видимый мир – выставка привидений, которые превращаются в нереальные фантомы. Решая таким образом проблемы смерти, брахманизм из не решает, а отрицает.

А буддизм? Буддизм – совершеннолетие отчаяния. Это не только философия, но и религия пессимизма. Тайна небытия приятнее, чем горькая-прегорькая тайна бытия. Смерть – это освобождение от оков этого страшного чудовища, что зовется миром. За смертью следует блаженство в нирване. Так буддизм не решает, а перескакивает проблему смерти; не побеждает смерть, а бессильно проклинает. Сходным образом и другие религии представляют собою не что иное, как банкротство перед проблемой смерти.

Ценность, действительную ценность всякой науки, всякой философии, всякой религии, всякой культуры можно найти, прочитав их в контексте смерти. И через науку, и через философию, и через многочисленные религии человек пытается победить смерть и никак не преуспевает в этом, никак не найдет рычага, которым бы смог поднять свое тело в бессмертную реальность. Поэтому все они становятся банкротами перед проблемой тела.

Проблема смертности человеческого тела – это и есть испытание и проверка всех религий, всех философий и всех наук: та из них, которая признает себя банкротом перед проблемой плоти, неминуемо обанкротится и перед проблемой духа. Кто победит смерть тела и кто обеспечит бессмертие телу, тот и есть многожеланный Бог и Спаситель, смысл жизни и мира, радость и утешение человека и человечества. Но до той поры пессимизм и отчаяние – удел людей на земле.

Человек одни, а возле него коварно молчит безбрежный океан смерти… Утопленный смертью, человек кричит вздохами своего сердца, и никто ему не отвечает, ни из людей, ни из богов. А если что и промямлит наука, или философия, или культура – все это наркотики, которые никак не могут усыпить душу и тело человека, пробужденные ужасом смерти. Посмотрите, человеку и человечеству некуда деться из этой проклятой мельницы смерти. Наша мрачная планета имеет слишком много центростремительных сил, тянущих к тому, что смертно. Все электричество боли, ужаса, трагедии собирается в единый гром – гром смерти, для которого нет громоотвода.

Смерть – верховное зло, которое синтезирует все зло; высший ужас, который вобрал в себя все ужасы; высшая трагедия, в которой собраны все трагедии. Перед этим верховным злом, перед этим верховным ужасом, перед этой верховной трагедией в бессилии и отчаянии замирает весь человеческий дух, все человечество… Прогресс? О, всякий человеческий прогресс есть что другое, как не прогресс к смерти, прогресс ко гробу? Все прогрессы в мельнице смерти завершаются смертью…

Вся шумная и бурная история человечества доказывает и утверждает одно: человеку невозможно победить смерть. Если же это последний и окончательный вывод, для чего тогда жить? Чего ради создавать историю, участвовать в ней, продираться сквозь нее? История рода человеческого – не что иное, как немилосердная, тираническая диктатура смерти: не есть ли это насмешка над всяким прогрессом? Не будем обманывать себя: смерть – это триумф тирании и трагизма и, увы, пир иронии и комизма… Бедное и комичное существо – человек, ибо ему суждено жить в мельнице смерти, наблюдая, как она немилосердно размалывает человека за человеком, поколение за поколением, и ощущая, как она и его постепенно мелет, пока не размелет совсем…

***

Несчастному и осмеянному существу, что зовется человеком, невозможно победить смерть, никогда. Но то, что невозможно человеку, оказалось возможным Богочеловеку. Да, Богочеловек победил смерть. Чем? Воскресением Своим. И этою победою решил проклятую проблему смерти; решил ее не теоретически, не абстрактно, не априорно, а самим событием, фактом, историческим фактом воскресения Своего из мертвых.