Философские трактаты

(9) Бегите радостей, бегите счастья, лишающего нас сил, иначе души ваши размякнут, и если не стрясется что-нибудь, что напомнило бы им об общей человеческой участи, то они навеки уснут у вас, словно пьяные. Человек, которого застекленные окна защищали от малейшего дуновения, на чьих ногах постоянно менялись мягкие согревающие повязки, у кого в столовой под полом и в стенах всегда работало отопление, подвергается смертельной опасности, даже если его коснется самый легкий ветерок. (10) Вообще-то вредит все, что переходит меру, но самое страшное — неумеренное счастье: оно возбуждает беспокойное волнение в мозгу, в душе — пустые мечтания и заливает границу, отделяющую истинное от ложного, густым мраком. Разве не лучше, призвав на помощь добродетель, переносить постоянные несчастья, чем лопнуть от притока всевозможных благ? От голода умирают тихо и спокойно, от обжорства с треском лопаются.

(11) В отношении добрых мужей боги следуют той же методе, что и учителя в отношении учеников: они требуют больше работы от тех, кто подает большие надежды. Неужели ты думаешь, что лакедемоняне ненавидели своих детей, если ради испытания мужества они секли их публично? Рядом стояли их собственные отцы и подбадривали их, чтобы храбро сносили удары, и просили истерзанных и полумертвых мальчиков крепиться и подставлять сплошь израненное тело под новые раны. (12) Так что же удивляться, если бог жестоко испытывает благородные души? Доказательство добродетели не может быть мягким. Пусть фортуна сечет нас и терзает: будем терпеть! Это не жестокость, это состязание, и чем чаще мы будем вступать в него, тем сильнее мы станем.

Самая крепкая часть тела — та, которой чаще всего пользуются. Надо подставлять себя под удары судьбы, чтобы, сражаясь с нами, она делала нас тверже; постепенно она сама сделает нас равными себе, и привычка к опасности даст нам презрение к опасности. (13) Так, у корабельщиков, борющихся с морем, бывает твердая загрубелая кожа; у земледельцев — натертые мозолями руки; у солдат от метания дротиков могучие предплечья; у бегунов — подвижные, легкие члены, словом, крепче всего бывает то, что чаще упражняется. Терпеливо перенося беды, душа достигает того, что начинает презирать это терпеливое перенесение, как вещь совершенно ничтожную. Во что могло бы превратить нас подобное терпение, ты поймешь, если обратишь внимание на племена, так сказать, голые, лишенные самого необходимого и благодаря этому отличающиеся телесной крепостью: им приходится постоянно сталкиваться с трудностями, и как много это им дает! (14) Я имею в виду те племена, на которые не распространяется римский мир, — германцев и разные кочевые народы, бродящие у берегов Истра. У них там вечная зима, мрачное, низко нависающее небо придавливает их к земле, скупая бесплодная почва не дает им почти ничего; от дождя они накрываются листвой или соломой, рыщут по льду замерзших болот и озер, добывая себе пропитание охотой. (15) Они кажутся тебе несчастными? Не может быть несчастья там, где обычай привел людей назад к природе. Занятия, первоначально вызванные необходимостью, постепенно превратились в удовольствие. Они не строят домов, не имеют собственных жилищ, отдыхая там, где застигнет их усталость; пища самая простая, и добывать ее приходится голыми руками; климат у них чудовищный; тела не покрыты одеждой; все это кажется тебе ужасным, но подумай, сколько народов всегда так живут!

(16) Ты удивляешься, что на долю хороших людей выпадают потрясения: но ведь без этого они не обрели бы твердости. Дерево вырастает сильным и крепким лишь там, где его постоянно сотрясают порывы ветра; терзаемое бурей, оно становится тверже и прочнее вонзает корни в землю; а те, что выросли в солнечных долинах, легко ломаются. Так что хорошим людям полезно жить среди ужасов: только так они могут стать бесстрашными — и почаще переносить то, что является злом лишь для того, кто плохо его переносит.

5. (1) Прибавь к этому еще вот что: лучшие люди трудятся и, так сказать, несут воинскую службу ради общего блага.

Бог, как и мудрый человек, желает показать всем: то, к чему стремится чернь, не есть благо, а то, чего она боится, не есть зло. Настоящее благо — это то, что достается на долю только хороших людей, а настоящее зло бывает уделом только мерзавцев. (2) Слепота может по праву считаться проклятием, если будут слепнуть лишь те, кто заслуживает ослепления; и вот, дабы люди не сочли ее настоящим злом, пусть не увидят больше света такие, как Аппий и Марцелл[132]. Богатство не есть благо, и, дабы сделать это очевидным, пусть богатеет сводник Элий, пусть люди видят деньги не только в храмах, но и в публичном доме. Каким еще способом удалось бы богу выставить на посрамление вожделенные для нас вещи, как не отняв их у лучших из людей и не отдав самым низким подлецам?