Что может вырасти из ребенка, который огражден от всех житейских неприятностей? Просыпается он в своем родовом замке под звуки тихой музыки, а домашние скрывают от него всё печальное и неприятное. Даже став взрослым, молодой человек не знает, сколько и чего можно купить на золотой франк. Зато мертвая латынь, далекая от повседневных забот его современников, — для Мишеля второй родной язык, потому что отец пригласил лучших преподавателей латыни, и даже слуги, прежде чем обратиться к ребенку, предварительно выучивали нужную фразу.
Если Блаженный Августин с ужасом вспоминал своё детство, то этому барчуку жаловаться было не на что. Если первый до конца дней прославлял Бога и стал авторитетом Средневековья, то второй сделал культ совсем из другой личности — собственной, которой и поклонялся всю жизнь. Мишель Монтень стал авторитетом другой эпохи — Возрождения. Он высоко ценил спокойствие, комфорт и старательно заботился о том, чтобы ничто не нарушало его душевного спокойствия. Но при этом он не был бездельником и оставил потомкам свои «Опыты» — мысли и наблюдения о себе, о людях и жизни.
Монтень, как и все люди, стремился к счастью и потому пристально всматривался в себя, стараясь понять собственную суть. Он искал свой путь в жизни. Гёте и Ницше, Мериме и Байрон видели в нем духовного предка.
Свободная душа: pro et contra
Его жизнь напоминает приятный сон. Путешествия по Европе, безмятежные дни в замке. Прогулки, книги, беседы с друзьями… Всё это без нужды, без цели — если, конечно, не считать целью удовольствие от самого процесса. «Я ищу умных, честных людей… О чём бы мы ни беседовали, нам будет в сущности всё равно», — такова позиция этого французского дворянина. Его занятия несерьезны: книги просматривает беспорядочно, незаметно переходя к мечтаниям, потом диктует, что придет в голову. Он готов забросить и книги, если только те начнут вредить здоровью или хорошему настроению — «драгоценнейшим благам» хозяина замка. «Я очень празден и ленив по природе и убеждениям, — признавался он. — У меня душа свободна и никому не подчиненная, привыкшая следовать собственной воле… Это изнежило меня и, лишая возможности приносить пользу другим, заставило жить только для самого себя».
Ясно, что такие качества только мешают чиновнику, и Монтень всегда тяготился своей службой в парламенте города Бордо. Он был юристом, но не мог выносить преступникам смертные приговоры, потому что более всех преступлений и пороков ненавидел жестокость, как бы она ни была справедлива. Впрочем, он много чего не мог. Не мог одобрить религиозный фанатизм (а вторая половина XVI века вместила в себя восемь кровопролитных религиозных войн); терпеть не мог крайностей, потому что, по его убеждению, человек не в состоянии познать абсолютную истину, ибо все истины относительны. Он не мог даже следить за своими доходами, считать и пересчитывать деньги, находя это занятие презренным, порождающим скупость. Бедности, однако, не терпел и требовал, чтобы стакан, из которого пьет, был не из металла, а из прозрачного стекла, имел красивую форму и был подан собственным лакеем. Больше всего на свете он любил самого себя и даже отдав собственной жене всё — имя, состояние, уважение, — не отдал сердце. Правда, и женился-то только чтобы «соблюсти нравы страны, где живешь». Его истинные кумиры — спокойствие, независимость и возможность заниматься любимым делом. Он призывал беречь свободу души, полагая, что величайшая вещь в мире — уметь принадлежать только самому себе.
Ну, а что он мог?
Он мог позволить себе жить так, как ему нравится, — слышать о короле не чаще раза в год и ненамного чаще чувствовать тяжесть его правления. «Если бы законы, которым я подчиняюсь, самым ничтожным образом стесняли меня, я тотчас бы отправился в другую страну искать другие законы». Как видим, патриотом его назвать трудно.
Мог гордиться воспитанием, какое вряд ли имел кто-нибудь из европейских монархов. Оно дало этому дворянину чувство собственного достоинства, которое внушало уважение даже тем, кто видел его впервые. Именно это чувство удерживало философа от крайностей и позволило сказать фанатичным современникам: «Надо слишком высоко ставить свои предположения, чтобы из-за них предавать сожжению других людей». Упорство и страстность он считал вернейшими признаками глупости: ну что может быть более уверенно, убежденно, презрительно, задумчиво, важно, серьезно, чем осёл?
В 37 лет оставил службу, уединился в замке и занялся литературой. Когда вышли его первые книги, отправился путешествовать. Развалины древнего Рима так полюбились Монтеню, что он захотел стать гражданином вечного города, и римский сенат помог ему в этом.
И сам Монтень, и мысли его далеки от Бордо. Между тем, бордосцы избрали его своим мэром. Философ поначалу хотел отказаться, потому что это отвлекало от литературы и угрожало нравственной независимости. Однако король уже прислал поздравление, отказ мог вызвать неудовольствие, и Монтень согласился.