Философские уроки счастья

Что же касается нравственных качеств, то тут оценки куда менее лестные. О Бэконе говорили, что только в своей библиотеке он правдив и бесхитростен. Правда, немецкий химик Либих полагал, что и в науке он был столь же недобросовестен, как и в государственных делах. Личный врач Бэкона Уильям Гарвей, основатель нынешней физиологии, говорил, что тот пишет философию как лорд-канцлер. Однако всё это не помешало философу прославиться своими моральными размышлениями.

Но более всего он писал о науке, не будучи специалистом ни в одной конкретной области: «Я всего лишь трубач и не участвую в битве», — пояснял он. Его труба звала людей к борьбе не с врагами, а с природой, что по нынешним временам звучит довольно странно. Бэкон хотел, чтобы люди штурмом захватили ее неприступные крепости, раздвинув границы человеческого могущества.

От «маленького канцлера» — к большому

О его успехах в познании заговорили гораздо раньше, чем о неджентльменских манерах. На восьмом году его занимали законы звука. Он ходил слушать эхо и пытался понять, в чём тут дело. Потом раздумывал над тем, как фокусник отгадывает задуманную карту, и даже нашел психологический закон, объяснивший эту загадку. Сама английская королева Елизавета заметила вундеркинда и часто называла его маленьким канцлером. Кстати, отец Фрэнсиса, крупный придворный сановник, был настоящим канцлером. От него-то сын и унаследовал практический взгляд на жизнь. Бэкон-старший умел приноравливаться к обстановке. Фрэнсис еще не родился, когда Англией правила Мария I Тюдор, известная под двумя прозвищами — Католичка и Кровавая. Канцлер счел за благо пренебречь своей протестантской верой и прикинуться католиком. Сын же его с детства был убежден, что мораль годится лишь для частной жизни, а жизнь общественная — это война, где всё позволено.

В двенадцать лет Фрэнсис поступил в Кембриджский университет. Там всё ещё царила схоластика, и после трех лет учебы мальчик вынес оттуда презрение к бесплодной науке, не получив никакой учёной степени. Зато он поставил перед собой великие цели: принести пользу человечеству, отыскать истину и служить своему народу.

К двадцати годам успел побывать в Европе и написать небольшое сочинение о её состоянии. Но тут умер отец, Фрэнсис был вынужден вернуться на родину и подумать о житейской прозе. Отец ему наследства не оставил, и молодой человек избрал юридическое поприще. Не потому, что любил это дело, а потому, что надо было кормиться.

Карьера шла вяло. Бэкон относился к юриспруденции свысока, и коллеги платили ему тем же. Талант хвалили, но относились к умнику прохладно. Будь он посредственностью, его признали бы за своего и тащили чуть ли не за уши. Елизавета, заметив, что молодой человек умён и образован, сделала его своим советником, но дальше он не двигался. Между тем, королевский двор притягивал к себе честолюбивого юношу. Молодой граф Эссекс, который отличался рыцарскими манерами, сумел оценить достоинства Бэкона и предложил ему помощь, подарив своему подопечному неплохое имение.

И тут вышла скверная история. Горячий граф в минуту негодования выступил против правительства. Этим воспользовались недруги, был суд. Среди девятнадцати судебных обвинителей Бэкон был самым красноречивым. Графа казнили. Осужденный, кстати, ни в чём не упрекнул своего бывшего любимца. Но тот не успокоился на достигнутом и после казни выпустил памфлет, где с присущим ему талантом доказывал справедливость приговора. Это вызвало у современников обратную реакцию, и нравственные качества юриста еще долго вызывали сомнения. Бэкон оправдывался: «Я писал то, что мне было приказано королевой». Но и Елизавета отвернулась от него. Только при её преемнике, любителе наук Якове I, законник, наконец, пошел в гору. Выступал в палате общин с яркими речами, стал хранителем Большой печати. Небезуспешно плел интриги против врагов. И вот уже Бэкон — лорд-канцлер, первый судья в государстве, потом — барон Веруламский. Подниматься выше уже некуда, зато легко можно потерять всё.

Ни один философ не занимал таких высоких должностей. Платоновская мечта о правителе-философе осуществилась, но снова оказалась бесплодной. Если в древности философия и жизнь были неразрывно связаны, то не таков XVII век. Чтобы достичь положения, а потом сохранить его, одних высоких идеалов мало. В мыслях барон парил над облаками, а на земле дрожал от страха потерять приобретенное. К тому же он был расточителен, а жена и вовсе отличалась мотовством. Слуги брали взятки с просителей, покупали себе поместья. Барону советовали обратить на это внимание, но философ заявлял, что-де «устремляет свой взор выше».