Философский камень

— Да ты сам-то кто такой, — в ярости закричал Зенон, — как не скрипучая машина, которую используют, а потом выбросят на свалку, только она, на беду, еще наплодит себе подобных! Я думал, ты человек, Колас, а ты слепой крот! И все вы просто зверье, и не знать бы вам ни огня, ни свечи, ни ложки, если б другие не придумали их для вас. Бобины и той вы испугались бы, когда бы вам ее показали в первый раз! Ступайте в свои сараи гнить впятером, и то и вшестером под одним одеялом да чахнуть над шелковыми галунами и бархатом, как чахли ваши отцы!

Перротен, вооружившись забытым на столе кубком, двинулся к Зенону. Тьерри Лон схватил его за руку; подмастерье, извиваясь как змея, стал визгливо выкрикивать угрозы на пикардийском диалекте. Но тут громовый голос Анри-Жюста, успевшего послать вниз одного из своих дворецких, возвестил, что на двор выкатили бочки с пивом, дабы распить его во славу заключенного мира. Ринувшаяся вниз толпа увлекла за собой Коласа Гела, который все размахивал забинтованными руками. Перротен рывком освободившись от Тьерри Лона, исчез. В зале осталась лишь кучка самых рассудительных ткачей — они надеялись добиться, чтобы при заключении договора на будущий год им увеличили жалованье хоть на несколько су. О Томасе и грозящей ему смерти никто больше не вспоминал. И никому не пришло в голову снова бить челом правительнице, расположившейся в соседнем зале. Делец был здесь единственной властью, которую ткачи знали и боялись. Принцессу Маргариту они видели только издали, так же смутно, как серебряную посуду драгоценности, как созданные их руками ткани и ленты, украшавшие стены залы и участников празднества.

Анри-Жюст посмеялся про себя успеху своей речи и своих щедрот. В общем-то вся эта суматоха длилась совсем недолго — пока исполняли мотет. Эти станки, которым он не придавал особого значения, обеспечили ему выгодную сделку не потребовав больших затрат; быть может, когда-нибудь он еще воспользуется ими, но лишь в том случае, если, по несчастью, рабочие руки слишком вздорожают или их будет не хватать. А Зенон, которого держать в Дранутре так же опасно, как головешку на гумне, пусть отправляется подальше со своими бреднями и горящими глазами, которые смущают женщин; Анри-Жюст может похвалиться перед высокой гостьей своим уменьем в эти смутные времена усмирять чернь — сделал вид, будто уступил в какой-то мелочи, а на самом деле поставил на своем.

А Зенон из окна глядел, как тени в отрепьях бродят по двору среди слуг и телохранителей принцессы. Смоляные факелы на стенах освещали пиршество. По рыжим волосам и забинтованным рукам студент без труда узнал в толпе Коласа Гела. С лицом белым, точно его обмотки, ткач жадно пил из большой кружки, привалившись к бочонку.

— Дует себе пиво, а его Томас тем временем обливается холодным потом в тюрьме в ожидании смерти — с презрением молвил студент. — И подумать только, я любил этого человека... О, племя Симона-Петра!

— Молчи! — перебил его Тьерри Лон, остановившийся рядом. — Ты не знаешь, что такое голод и страх. — И, подтолкнув Зенона локтем, продолжал: — Забудь Коласа и Томаса, подумаем лучше о себе. Наши люди пойдут за тобою, как нитка за челноком, — зашептал он. — Они бедны, невежественны и глупы, но их много — они кишат, как черви, и жадны, как крысы, почуявшие запах сыра... Твои станки пришлись бы им по вкусу, если б принадлежали им самим. Начинают с того, что жгут усадьбу, а кончают захватом городов.

— Ступай лакать пиво с остальными, пропойца, — оборвал его Зенон. И, выйдя из залы, стал спускаться по пустынной лестнице.

Нa площадке в темноте он столкнулся с Жаклиной, которая, запыхавшись, поднималась по ступенькам со связкой ключей в руке.

— Я заперла погреб, — шепнула она. — Не ровен час... Она потянула к себе руку Зенона, чтобы он послушал, как колотится у нее сердце.

— Не уходи, Зенон! Я боюсь!

— Ищи себе защитников среди солдат-телохранителей, — грубо отрезал студент.

Нa другое утро каноник Кампанус тщетно искал своего ученика, чтобы сообщить ему, что принцесса Маргарита, садясь в карету, осведомилась, не знаком ли студент с греческим и древнееврейским, и выразила желание принять его в свою свиту. Комната Зенона была пуста. По рассказам слуг, он ушел на рассвете. Дождь, ливший уже несколько часов, задержал отъезд правительницы. Суконщики возвратились в Ауденове, в общем довольные тем, что главный казначей обещал прибавить им жалованье — по полсу на каждый ливр. Колас Гел с похмелья отсыпался под попоной. Что до Перротена, тот еще затемно исчез. Позже стало известно, что ночью он грозил отомстить Зенону. И похвалялся перед всеми, что ловко владеет ножом.

ОТЪЕЗД ИЗ БРЮГГЕ