Могучий гул уходящей жизни все еще продолжался — ему помыслился фонтан в Эйюбе, журчание бьющего из земли ключа в Воклюзе, в Провансе, река между Эстерсундом и Фрёшё, хотя вспоминать их названия ему не пришлось. Он часто и шумно глотал воздух, но дыхание было поверхностным, воздух не проникал в груды кто-то, кто был не вполне тождествен ему самому, поместившись слева, позади него, равнодушно наблюдал судороги этой агонии. Так дышит, достигнув цели, обессиленный бегун. Стало темно, но он не знал, где эта тьма, — внутри него самого или в комнате: мраком оделось все. Но и во мраке происходило движение, одни сумерки сменялись другими, бездна — другой бездной, темная толща — другой темной толщей. Однако эта тьма, непохожая на ту, какую видишь глазами, искрилась разноцветьем, порожденным, так сказать, самим отсутствием цвета: чернота становилась мертвенно-зеленой, потом оборачивалась чистой белизной, бледная белизна переходила в багряное золото, хотя при этом первородная чернота не исчезала — так свет звезд и северной зари мерцает в ночи, все равно остающейся непроглядной, На мгновение, которое показалось ему вечностью, алого цвета шар затрепетал то ли в нем самом, то ли вовне, кровавя море, Словно летнее солнце в полярных широтах, сверкающий шар, казалось, колеблется, готовый склониться к надиру, но вдруг незаметным рывком он поднялся в зенит и наконец истаял в ослепительном свете дня, который в то же время был ночною тьмою.
Он больше ничего не видел, но внешние звуки еще долетали до него. Как когда-то в убежище Святого Козьмы, в коридоре послышались торопливые шаги — это тюремщик заметил на полу черноватую лужицу. Случись это немного раньше, умирающего охватил бы ужас при мысли, что его силой вернут к жизни и ему придется умирать еще несколько часов. Но теперь все тревоги отступили — он свободен; человек, который спешит к нему, — это друг. Он попытался — а может, ему показалось, что он пытается, — подняться, не вполне сознавая, ему ли пришли на помощь, или это он должен кому-то помочь. Звон ключей и скрежет отодвигаемых засовов слились для него в один пронзительный скрип открываемой двери. И тут наступает предел, до какого мы можем следовать за Зеноном в его смерти.
[1] «Я не назначил тебе, о Адам, ни лица, ни определенного места, ни особенного, одному тебе присущего дарования, дабы свое лицо, свое место и свои дарования ты возжелал сам, сам завоевал и сам распорядился ими. В границах, начертанных мною природе, обретается множество других тварей. Но ты, кому не положены пределы, своей собственной властью, мною тебе врученной, ты сам творишь себя. Я поставил тебя в средоточие мира, дабы тебе виднее было все, чем богат этот мир. Я не создал тебя ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, дабы ты сам, подобно славному живописцу или искусному ваятелю, завершил свою собственную форму...»
[2] Учеником
[3] Пустое тщеславие
[4] Отличная работа, сынок, отличная работа
[5] Букв.: «С похвалой*
[6] Нет лекарства...
[7] Мертвая голова
[8] Букв.: бред больного
[9] Rondelet — кругленький, пухленький
[10] Везде одно и то же
[11] Я всего лишь сапожник...
[12] Вечный соблазн
[13] Букв.: мы исследовали пещеру...
[14] Он шутит. Этот ученый муж изучал не только науку небесных тел; он знает все свойства заморских ядов и целебных трав, которые могут излечить воспаление ушей августейшего сына вашего величества
[15] Жаль
[16] А как насчет ядов? Они у вас, конечно, найдутся?
[17] Идти к темному и неведомому через еще более темное и неведомое (девиз алхимии)
[18] Не имеет собственного имени
[19] Букв.: на одушевленном предмете, которого не жалко
[20] Огонь низшей природы
[21] Здесь: сознательно избранная смерть
[22] Совершеннейшая любовь
[23] Я един, и многие во мне
[24] Растворяй и сгущай...
[25] Букв.: Черная стадия, или стадия чернения
[26] Философская смерть
[27] Здесь: Книгу о единственном
[28] В смертный час
[29] Ступайте, месса окончена
[30] Ненавижу человека одной книги
[31] Мировой Души
[32] Глоточное зеркало
[33] При погашенном огне
[34] И нашел их спящими...
[35] ...Ныне и в час смерти нашей
[36] Зелень
[37] Счет
[38] Не признак трусости, когда иной,
В стремленье избежать горчайшей доли,
Решается на смерть по доброй воле...
Прямому сердцу лучше умереть.
Покуда мука душу не сломила,
Напечатлев на ней свою печать.
О скольким смерть спасенье подарила!
Однако трусу не дано понять,