Философский камень

И вожделенно подумал о сравнительно близком будущем, когда Бурмакин сядет в тюрьму, Евдокия Ивановна получит отставку, милая Валюша будет при нем и сам он приступит к прежней своей работе, еще более окруженный светлым, ореолом мученика и честного борца за Советскую власть.

Подумал, что надо будет ему поближе, хотя и со всей осторожностью, сойтись с Астанаевым, чей великолепный талант во многих делах может весьма и весьма пригодиться, как тихое и в то же время сильное средство борьбы с борцами (ему понравилась игра слов) за эту самую Советскую власть. Подумал, что и с Бурмакиным — потом! — ему придется еще немало повозиться.

Вдвоем по рельсам с ним уже не прогуляешься, а давать Бурмакину разгуливать одному после тюрьмы долго тоже нельзя.

Позвали на обед.

Больничные харчи были прескверные, и Куцеволов всегда подкреплял их приношениями Евдокии Ивановны и Валентины Георгиевны. Но в этот раз он хлебал пустые щи и ел мясные котлеты, сделанные на три четверти из размоченных сухарей, с таким удовольствием, будто обедал в первоклассном ресторане.

31

Пожалуй, беспокойнее других ночь накануне суда провел Владимир Сворень.

Получив повестку из военного трибунала, он припомнил свой недавний разговор, с Гуськовым, когда тот, чуть коснулось дело Тимофея Бурмакина, довольно бесцеремонно показал ему на дверь. Никифор, начисто, лишённый классового чутья, конечно, станет расписывать на суде своего друга в самых розовых красках. Тимофей, и ему, Свореню, тоже друг, но с такими изъянами в своей биографии, о которых умолчать невозможно. Чего стоит одна лишь длительная связь, а потом и женитьба на дочери белогвардейского офицера! Сказать о нем все жестко и прямо — значит топить человека. Не сказать грешить перед истиной. Сказать — значит увидеть, как потом поведут Тимку под конвоем, и увидеть его гневные и упрекающие глаза. Не сказать — самого не притянули бы к ответу за то, что он отступил от своих показаний.

Ему рисовались события так, словно единственно от его выступления на суде и будет зависеть приговор.

Владимир решил поделиться с Надей своими тревогами и сомнениями. Надя его не поняла, назвала трусом и беспринципным человеком, и они крепко поругались. Это, тоже было не лучшим средством от бессонницы.

А еще больше подлила масла в огонь Надежда Гуськова. Она появилась именно в тот миг, когда Владимир припечатывал Надю постыдным, бранным словом. Не разобравшись в чем дело, Надежда Гуськова, тем не менее, вступилась за свою тезку, за ее женское достоинство. Сворень не сдержался, в запале унизил женское достоинство и Надежды, после чего она в слезах убежала, отрезав тем самым и возможность зайти к Никифору за советом.

Всю ночь Владимир ворочался в постели и думал, как хорошо было бы неожиданно заболеть.

Прикинуться больным? На это он не решился. Продаст потом Гуськовым, обозленная на него, собственная Надя…

А в суде, в комнате для свидетелей, он сидел мрачнее тучи.

Свидетелей было вызвано много. Жена пострадавшего, Никифор Гуськов, Епифанцев, Анталов, Людмила, незнакомая ему комсомолка в красной косынке, милиционер и еще какой-то военный, кажется, дежурный помощник коменданта вокзала. Сворень прикидывал: похоже, что свидетелями обвинения будет только жена пострадавшего, военный и милиционер да, возможно, еще неизвестная ему комсомолка; другие четверо будут, безусловно, тянуть на сторону Тимофея. Так. А он при таком раскладе, на какой должен быть стороне?

За стеной уже шло судебное заседание.

Сворень пытался мысленно представить себе, что там сейчас происходит. Вероятно, зачитано обвинительное заключение, и Тимка, стоя навытяжку, белеет под жесткими вопросами председателя трибунала, седого, прямого, в очках, с ромбом в петлицах… Самого Свореня на службе в армии ромбы всегда заставляли белеть. Тимка стоит и ежится, а сбоку на него испепеляюще смотрит изувеченный, едва им не погубленный хороший человек, вся беда которого оказалась в том, что он примерещился Тимке похожим на какого-то Куцеволова.

Нет, жалеть при таких обстоятельствах Тимку нечего. Припомнить только, как он бубнил еще двенадцать лет назад, в вагоне комиссара Васенина: «Убью, убью Куцеволова!»

И потом, всегда. Винтики на этом у него в голове разошлись.

Сворень уже совсем отчетливо видел, что происходит там, за дверью, ведущей в зал суда. Но холодок страха — не за Тимофея, а за себя, не наговорил бы чего Тимка о нем, — холодок гнетущего, страха против воли все же охватывал Свореня.

А в зале суда между тем происходило следующее.

После того как было зачитано обвинительное заключение и состоялись все процессуальные формальности, Тимофей отказался признать себя виновным,

Тогда, прежде чем начался допрос Бурмакина, слово для внеочередного заявления попросил сам. пострадавший. Председатель трибунала поморщился, но, посоветовавшись со своими коллегами, все же слово ему предоставил…