Философский камень (Книга - 1)

В их маленький охотничий поселок Кирей, который стоял в тайге, словно на глухом, затерянном острове, зажатый между Московским и Братск-Острожным трактом, доходила и раньше молва: красные наступают, а белые бегут. Партизанские отряды из мужиков бьют беляков и с боков и с тыла... Но все это происходило где-то там, далеко-далеко, у железной дороги. Называли города Мариинск, Красноярск, Канск... А где эти города, даже представить было трудно: никто из соседей таежников в них не наведывался. Потом заговорили о Тайшете, Алзамае - это были уже знакомые места. Но все равно сюда, на берега бурливой речки Уды, под заслоны вековечных, торжественно и тихо стоящих сосен, где даже удар топора был слышен, казалось, за несколько верст, - сюда ни разу пока не заглядывали ни красные, ни белые, ни партизаны. И что такое красные, белые и партизаны, никто толком не знал. Знали одно: снова идет война.

Это утро в розовом разливе зари началось, как и другие: мужики, все до единого, выехали в тайгу; вдоль Муксутской долины с Саянских перевалов большими табунами шли дикие козы. Надо было не пропустить случай: такое счастье охотникам зимой приваливало не часто.

Замешкался со сборами и отстал от своих соседей только четырнадцатилетний Тимофей: мать попросила наколоть дров. Оседланный Буланка стоял у сквозных, жердевых ворот. Прозрачный морозный пар легко вился возле его морды.

И вдруг со стороны реки, с дороги, которая вела из стоящего отсюда за тридцать верст соседнего села Солонцы, донесся постепенно нарастающий переклик многих десятков людских голосов, пронзительный скрип санных полозьев. И сразу открытая полянка перед домом наполнилась всадниками в лохматых папахах, в туго перетянутых портупеями дубленых полушубках. Верховые были вооружены кривыми шашками и короткими, побелевшими от мороза карабинами.

Еще минута - всадники спешились, растеклись по домам, а поляну забили, загромоздили подводы. И чья-то сильная, грубая рука втолкнула Тимофея в избу, уже всю занятую солдатами, обкуренную кислым махорочным дымом.

Мать стояла у печи, бледная, словно окаменевшая. Ее красивые смородинно-черные глаза, окруженные тонкими лучиками первых морщин, всегда немного печальные, заметив Тимофея, потеплели. Но ни единого слова она ему не сказала. Должно быть, боялась сказать невпопад.

- Капитан Рещиков, вы понимаете, нас предали, обманули! - выкрикивал горбоносый офицер с золотыми погонами, с тяжелой деревянной кобурой поверх черного, узко перетянутого ремнем полушубка. - Как вы могли поверить? Сперва свернуть на этот проклятый Братск-Острожный тракт, где рядом не протиснуться и двум подводам, а теперь податься еще и в эту дыру... Откуда здесь сменные кони? Поселок - четыре двора. Где мужики? Конские следы ведут в тайгу. Нашлась всего одна лошаденка, да и то стоит оседланная. В домах только бабы, дети. Мы въехали в самое логово партизан! Разве вы не видите? Твердой дороге конец. Вы понимаете? Это гибель!

- Вернемся назад, на Московский тракт, - глухо отозвался капитан Рещиков.

Лицо у него было доброе, усталое, с глубокой синевой под глазами. Он сидел за столом без шапки, в распахнутой на груди бекеше, перекрещенной блестящими ремнями. Держась обеими руками за виски, уже тронутые сединой, он медленно покачивался из стороны в сторону.

- Назад? На Московский тракт? Навстречу бегущей армии? Вы с ума сошли! - опять закричал горбоносый. - Нас просто раздавят, затопчут, сомнут!

- Сомнут... Да... Конечно, сомнут... Я сошел с ума... Делайте как хотите... Мне все равно... Мне очень... очень плохо, - с усилием проговорил капитан Рещиков.

Он повернулся к горбоносому спиной, отыскивая кого-то глазами. И Тимофей увидел, как к капитану сквозь толпу солдат мышонком метнулась девочка лет десяти. Тонко, жалобно заплакала.

- Папа! Па-апочка!..

И было в ее испуганном, красивом личике что-то такое, что острой болью и жалостью к ней отозвалось в сердце Тимофея.

- А ну, гляди сюда. - Дыша ему в лицо табачной кислятиной, горбоносый угрожающе надвигался на Тимофея грудью. - Говори, есть через тайгу прямой проезд на Московский тракт? Сколько верст? Говори, а не то...

Тимофей знал: охотничья тропа есть, выходит она к селу Худоеланскому. Верст двадцать пять будет. Зимой даже верховые редко ездят по ней. Как пробраться такому обозу? Кругом мягкая, снежная целина...

Большеголовый, скуластый, не по годам широкий в плечах, даст кулаком в зубы горбоносому - повалится. Тимофей не знал сейчас, может ли, должен ли он все это сказать. Сбычась, он молча глядел на мать.

Горбоносый перехватил его взгляд. Неторопливо расстегнул кобуру, вытащил огромный, отливающий синим револьвер, повел им в сторону матери.

- Понятно. Дорога есть, - сказал утвердительно. - Баба, ты ни слова! Ну что ж, веди, лобастый. А думать тебе...

И в револьвере щелкнула злая пружина. Мать закрыла глаза.

- Поручик... Поручик Куцеволов... Пос... постойте... - Капитан Рещиков слабо махнул рукой. - Сюда... Подойди сюда, парнишка... Послушай... Гляди... Вот Виктор - сын... Ровесник, наверно, тебе... Вот Людочка... А жена в бреду...