Философский камень (Книга - 1)

Вышагивала в ногу ячейка комсомольская. Вот к ним и подошла она. Все они из бедноты. У нее, у Людмилы, своей доли в хозяйстве тоже ведь нет никакой. Все знают, что Голощековы так, из жалости да из выгоды ее у себя держат. Вот и хотелось быть с теми, кто ближе к душе.

И не в первый раз к ребятам из ячейки она пристраивалась. Косились, бывало, а разговаривали, особенно Алеха Губанов. Но тут надвинулась Нюрка Флегонтовская: "Тебе, белячка, с нами чего? Тебе с нами нечего. Отойди. Ни пава ты, ни ворона". Как кнутом по лицу хлестнула!

Алеха Губанов, Ксенья Поливанова что-то доброе говорили, только все это было уже мимо ушей. Опомнилась на берегу Одарги.

А после, дома, трясясь от злости, Варвара спросила: "Ты где же это, бесстыжая, ночь всюе прошаталась? Ишь, набегала черной земли под глазами! Рано на любовь тебя потянуло. С кем? Говори!"

Отмолчалась. Когда злится Варвара, лучше всего молчать...

А за переборкой мужики восходят уже на крик:

- Ты гляди, куды у тебя поворот? - режет рассерженный Трифон. - Ты гляди, куды ты от середняка двигаешься? Я точно тебе говорю, перва примета для кулака: исплатация человека.

Голос у Семена подрагивает.

- Да кака у меня исплатация? Все горбом своим! От работы пальцы в крюк посводило.

- А белячка? Она не при твоей - при своей фамилии. Никто она тебе? А на поле рядом со всеми. Это тебе не исплатация? Делов твоих с девахой этой, считай, я не ведаю. А из середняков, Семен, знай, она тебя все одно вытеснит. В кулаки. Вот попомни!

- Да... - Семен долго и грязно ругается. - Ежели так, да я ее... Камень ей на шею накинуть и - в Одаргу!

Кряхтит, покашливает дед Евдоким.

- Он, Трифон, вообшше - чисту правду...

Бабушка Неонила ворчит на Семена: "Язык поганый придержал бы". У Варвары в горле клокочет, опять словно горячую картошку она проглотила. Отдышится - тоже начнет бушевать. Хуже, чем от Семена, наслушаешься. У Варвары теперь одно: почему вовремя с рук не спихнули?..

"Уйти, пока не видели?"

Людмила тихонько соскользнула с печки.

Платье просохло, прогрелась было и сама хорошо, а вот опять колючая дрожь пробирает. И стыдно, и страшно, и горькая обида щемит, давит сердце.

Она пересекла двор, невольно оглядываясь на окно в горнице - не выбежал бы и вправду вслед за ней Семен. Приблизилась к воротам, тесовым, недавно сколоченным, потянула полотнище на себя. И остановилась в просвете. Ну, а потом-то все же куда?

- Эй, девушка!

Вздрогнув от неожиданности, она подняла голову. Откуда только взялись, - перед нею стояли двое в военной форме. Один совсем молодой, щеголеватый, в хромовых сапогах на высоких подборах, голяшки натянуты туго. Другой постарше, с тонкими усиками, одет немного поплоше, зато у него над левым карманчиком гимнастерки привинчен на шелковой красной розетке батюшки - орден. Через плечо и у того и у другого - блестящие кожаные ремни. Совсем как, бывало, по Омску ходили юнкера. Только у этих нет золотых погонов, а в красных петлицах сверкают остренькие эмалевые треугольнички.

Военные разглядывали избу, особенно ворота новые, вполголоса переговаривались между собой.

Потом тот, что постарше, снова окликнул ее, резко и требовательно:

- Эй, девушка!

А молодой щеголек с такой же повелительностью в голосе прибавил:

- Послушай, не здесь ли живут Голощековы?

Тревожным ознобом встряхнуло Людмилу. Зачем в их селе появились военные? Зачем спрашивают Голощековых?

- З-здесь, - слегка запнувшись, проговорила она.

Боком, боком, выдвинулась на улицу и торопливо зашагала, сама не зная куда. Только бы скорее, скорее.

И все-таки шагов через полсотни не вытерпела, оглянулась.

У ворот уже никого не было.

4

Головные части 5-й армии вступили в Иркутск морозным мартовским утром.

С тех пор как Тимофей присоединился к полку, в котором служил Васенин, минуло около двух месяцев.

Это еще был далеко не конец гражданской войны. На листки календарей будущих лет предстояло еще вписать великие битвы. Впереди, на пути к Тихому океану, лежали тяжелые и вьюжные забайкальские степи, бурливая, мутная Селенга, заснеженные сопки Приамурья, и Волочаевка, и Спасск. Все это было впереди, но двинуться сразу же за Байкал на плечах разгромленных каппелевцев Красная Армия не могла: там ее ожидало неизбежное столкновение с японцами, пригревшими под своим крылом все черные силы контрреволюции, скопившиеся в Забайкалье и на Дальнем Востоке.

А начни тяжелую вооруженную борьбу с японцами на востоке, втяни в нее свои главные силы, и сразу на западе ударят поляки, пойдет с юга ломить Деникин, принявший от Колчака полномочия "верховного правителя всея России". И это еще не все. Страна голодала, стране был нужен хлеб. Сибирь его имела. Но тоненькая нить полуразрушенной железной дороги никак не справлялась даже с воинскими перевозками. А если сразу же продолжить большую войну на востоке? Тогда что? И крошки сибирского хлеба не получит Россия. Нужна передышка. Нужна еще и потому, что сами бойцы 5-й армии, пройдя с боями путь от Волги до Байкала, устали неимоверно, оборвались, оскудели боеприпасами. Иркутский привал был совершенно необходим.